Атака На Чемпионку

В этот день в Московском комплексе «Олимпийский» проходили финальные за-плывы чемпионата мира. Трибуны были переполнены, тренеры сбились с ног, пытаясь успокоить своих воспитанников, зеленая вода в бассейне бурлила как в гигантском котле.

Я стоял недалеко от входа в душевую, прислонившись к поручням трехметровой вышки, и лениво покуривал. Все происходящее вокруг мало интересовало меня, я знал, что наши пловцы к этому сезону подготовились слабо, а после внезапной травмы Мельникова в сборной царило полнейшее уныние. Сам я попал на соревнования со-вершенно случайно – просто перед репетицией спустился вниз попариться в душе и глотнуть пивка. Люблю я это дело! Но, увидев в душевой наших ребят и узнав от Толи Спицына, непревзойденного мастера брасса, что происходит, я отправил своих музы-кантов на Вип-трибуну, а сам вышел в бассейн.

Никто на меня не обратил внимания, и только второй тренер нашей сборной, про-бегая мимо, нашел в себе силы улыбнуться и поинтересовался, уж не собираюсь ли я предложить свою помощь.

- Ну что ж, - усмехнулся я, - если сильно будете проигрывать, то придется… Не зря же месяц назад я получил черный пояс по Айкидо; если что – будем следовать со-вету Высоцкого и бороться как Спасский с Фишером!

Но тренер уже убежал, не дослушав моей тирады.

Судил сегодня Миша Бурайтис, заметив меня, он вяло махнул рукой – не мешай, мол - и побежал к другому краю бассейна.

Трибуны взорвались ревом. Закончился заплыв мужчин на 800 метров. Вольф Ганберг, двухметровый норвежец, очень похожий на Дольфа Лундгрена в фильме «Рокки - 4» (развесистая клюква для тупоголовых америкосов), показавший лучшее время, весело улыбался, пожимая протянутые руки. Толпа фотографов и репортеров окружила его, но он, раздвигая всех плечами, протолкался к трибунам, где в первом ряду сидела его невеста - скандинавское чудо – и крепко поцеловал ее в губы. Бо-лельщики ответили овациями. Андрей Шелестов, приплывший шестым, мрачно на-блюдавший эту картину, подошел ко мне.

- Дай потянуть, - буркнул он.

Не успев удивиться, я протянул ему бычок, и Андрей, глубоко затянувшись пару раз, махнул рукой и ушел в душевую.

Шум на трибунах понемногу стихал. К финальному заплыву на 400 метров гото-вились женщины. Выходя из душевой, они проходили мимо меня, стройные загорелые русалки, обдавая запахом хлорки. Никогда не унывающая Ира Корнакова игриво взъе-рошила мне волосы, а Гута Лавсан, ослепительно улыбнувшись, как бы невзначай за-дела меня бедром.

- Ну-ну, - пробормотал я, почувствовав легкое шевеление в плавках.

Эх, люблю я это дело!

Девушки выстраивались вдоль бортика бассейна.

- Вторая дорожка – Ирина Корнакова! – звучно объявил динамик, и трибуны при-ветствовали ее аплодисментами. Но все взгляды были прикованы к Катарине Берсайт, абсолютной чемпионке мира, занимавшей все призовые места в течение последних че-тырех лет.. Катарина налево и направо посылала воздушные поцелуи, весьма открытый купальник плотно обтягивал ее мускулистое тело, скорей подчеркивая, чем скрывая пышные формы.

- Пятая дорожка – Любовь Самарина!

Зал зааплодировал как-то вяло и неуверенно. Я тоже впервые услышал это имя и нашел глазами невысокую стройную фигурку. Девочка как девочка; видно, в основной состав ее включили в последний момент.

Старт! Заплыв начался.

Не очень-то интересуясь происходящим на воде и заранее зная результат, я лени-во подошел к буфету и взял у Аркадия кружку пива. Аркаша хитро щурился, негромко подпевая доносящейся из музыкального центра песне. Как и положено, это был «Чер-ный Ворон» - последний хит группы «Четверо с Острова». То есть, наш.

- Вперед вырывается Катарина Берсайт! – долетел до меня голос комментатора, - Ее преследует Ирина Корнакова!..

Вот приплывут девки – и пойду себе, - думал я, потягивая «Клинское», вспомнив, что наверху у меня припрятаны три бутылки джина.

Заплыв подходил к концу, шум на трибунах нарастал. Вдруг я обратил внимание, что болельщики скандируют что-то непривычное. Прислушался.

- Са-ма-ри-на! Са-ма-ри-на!!! – ревела тысяча глоток.

- Девушки вышли на последнюю стометровку! – захлебываясь, кричал коммента-тор, - Самарина на полкорпуса отстает от Берсайт!

Я удивился. Дело принимало совсем неожиданный оборот..

Спины судей, тренеров, врачей закрывали от меня поверхность воды, но схватка там, видимо, шла серьезная. Рев нарастал. Пока я пытался протолкнуться к бортику, не расплескав при этом пиво, заплыв кончился. Кто же победил? Передо мной суети-лись корреспонденты, фотографы, судьи, еще какие-то люди; из динамики доносились странные булькающие звуки и хрюки, я почти оглох от свиста и крика.

- Да, - наконец-то прорезался голос комментатора, - только фотофиниш показал, что первой пришла наша Любовь Самарина и на две сотых секунды улучшила миро-вой рекорд! Поприветствуем новую чемпионку!!!

Что тут началось! Некоторые нетерпеливые болельщики перескочили через барь-ер и влились в толпу, скопившуюся у бортика, внеся свою лепту в общую суматоху. Махнув рукой, я неспешно допил пиво, взял еще одну кружку (эх, люблю пиво!) и отошел к вышке. Что происходило на воде, я не видел, наверное, спортсменки по-здравляли победительницу; люди что-то кричали, размахивали руками, фотографы поднимали свои камеры высоко над головами.

Вот тяжело поднялась по лесенке Катарина Берсайт, закусив губу, ошеломленная и подавленная; вот Афродитой выплеснулась неунывающая Ирка и затанцевала на бортике какой-то немыслимый танец.

Где же чемпионка?

И вдруг шум мгновенно затих, умолк динамик, как будто кто-то невидимый вы-ключил гигантский рубильник; последняя волна взметнулась по трибунам и умерла где-то под потолком. Репортеры и прочие, казалось, приросли к кафельному полу. Стало так тихо, что у меня зазвенело в ушах, и сразу стал слышен плеск еще не успо-коившейся воды. Что такое? Я повернул голову.

Толпа внезапно раздалась на две половинки как пирог, разрезанный ножом, и я увидел Самарину. Кружка чуть не выпала из моих задрожавших пальцев.

Чемпионка шла совершенно голая, видимо, сбросив в воде купальник и шапочку, и мокрые черные волосы рассыпались у нее по плечам. Вода стекала ручейками с ее крепкого тела, груди чуть подрагивали в такт упругим шагам, на бедрах переливался свет многочисленных ламп, оттеняя выпуклый лобок, покрытый густым черным пуш-ком. Она шла абсолютно свободно, никого не стесняясь и ни на кого не глядя, поправ-ляя волосы, падающие ей на лоб. Чуть припухлые губы были плотно сжаты, никаких признаков радости или волнения не отражалось на ее спокойном лице, как будто и не она минуту назад вырвала нелегкую победу.

Провожаемая ошеломленными взглядами, Люба прошла мимо меня и скрылась в коридоре, ведущему в душевые. Отомри, - мысленно подал я команду, и все разом за-двигались и заговорили.

- Ну и ну! – только и смог выдохнуть Миша Бурайтис, вытирая со лба обильно выступивший пот.

Ни один из репортеров не успел задать новой чемпионке ни одного вопроса, фо-тографы судорожно сжимали в руках свои фотоаппараты. Бассейн гудел как потрево-женный улей, обсуждая случившееся. Я заметил, что ни одна из девушек не решается пойти вслед за Самариной, и внезапно, повинуясь какому-то порыву, я одним глотком осушил оставшуюся половину кружки, шагнул в проем и направился в женскую ду-шевую. Там было жарко, душно и пахло женщинами. В углу, в последней кабинке шумела вода. Я неслышно подошел вплотную и увидел Самарину.. Она стояла под душем, зажмурив глаза, пустив воду на полную мощность, и запрокинув голову от удовольствия, медленно поворачивалась на одном месте.

- Так, - промычал я, останавливаясь в шаге от нее и плавно покачиваясь с пятки на носок в характерной манере.

Девушка открыла глаза. Увидев меня, она нисколько не удивилась и не сделала попытки прикрыть свою красоту, а только перестала вертеться и смело уставилась мне в глаза своими черными глазищами (Эти черные глазища! – пропел в голове Юра Шевчук), в самой глубине которых притаилась усмешка. Я удивился в очередной раз. Самарина вела себя так, как будто не было ничего странного в том, что незнакомый бородатый и патлатый фраер стоял перед ней в женской душевой в плавках, с пустой пивной кружкой в руке и разглядывал ее голую как музейную редкость.

- Что случилось? – наконец разлепила она свои прелестные губки.

- Я – корреспондент журнала «Ровесник», - брякнул я первое, что пришло в голо-ву, - Ты не находишь, что ты немного шокировала публику?

- Да ну их, - небрежно махнула она рукой, - зато я избавилась от ненужных во-просов. А ты, оказывается, смелый…

Она уже, конечно, поняла, какой я корреспондент.

- Это ты – смелая. Надо же до такого додуматься! И шла как по Бродвею…

- А чего мне стесняться? – она плавно повернулась передо мной, закинув руки за голову, - Разве я уродка?

Да-а, ты не уродка, - думал я, ощупывая взглядом ее тело. Во время нашего диа-лога я успел хорошенько рассмотреть ее. В раскосых глазах и чуть широких скулах проглядывало что-то азиатское, странно узкие для пловчихи плечи и широкие бедра придавали ей сходство с танцовщицей из гарема какого-нибудь султана, но под атлас-ной кожей рук и ног угадывались сильные мышцы, но и это придавало ей определен-ный шарм.

- И как это она умудрилась приплыть первой? – мысленно удивился я, вспоминая, что у Катарины, несмотря на ее изящность, плечи пошире, чем у меня, а бицепсам по-завидовал бы сам Лундгрен. Мое каменное сердце дрогнуло.

Не отдавая себе отчета, почти машинально я протянул руку и двумя пальцами нежно обхватил крупный коричневый сосок, украшавший левую грудь новой чемпи-онки. Девушка напряглась как струна и подалась ко мне всем телом. Глаза ее превра-тились в узкие щелки, а губы приоткрылись. Рук она не опустила, и ее открытые под-мышечные впадины, покрытые густыми вьющимися волосами, смотрели на меня как дула револьверов; тугие струи воды, стекая вниз, шевелили волосинки, и казалось, они живут своею самостоятельною жизнью. Мои мозги под черепной коробкой поверну-лись поперек.

Левой рукой я обхватил Любу за талию (правая все еще сжимала ненужную кружку), а губами слегка коснулся ее ждущих губ. В ту же секунду меж белых зубов показался весьма длинный розовый язычок, и она мгновенно облизала мне все лицо, шею и перешла на плечи. Ее сильные пальцы уже стягивали с меня плавки. Сунув на полочку для мыла дурацкую кружку, я прижался к ней так, что она застонала, и вда-вил ее в горячую стену кабинки. Я даже не замечал, что вода продолжала хлестать из душа как бешеная, причем, то была холодной как лед, то превращалась почти в кипя-ток. Самарина повернулась ко мне спиной, расставила ноги и чуть-чуть наклонилась вперед…

Бедрами я чувствовал ее упругие ягодицы, а ладонями ласкал ее груди, объем ко-торых полностью не могли обхватить мои музыкальные пальцы.

- Соски, - простонала она, - мое самое слабое место… я даже когда плыву… чуть не теряю сознания… от наслаждения… от потоков воды… и плыву все быстрее и бы-стрее… ах!.. Дальнейшее было неразборчиво.

Действительно, ее соски, возбудившись, разбухли до чудовищных размеров, а груди налились упругой тяжестью.

Эх, люблю я это дело!

Вдруг душевая наполнилась шлепаньем босых ног, смехом, гомоном, и с трудом оглянувшись, я увидел, что все участницы чемпионата столпились у нас за спиной, и все происходящее их очень веселит.

- Люба, тебе помочь? – хохотнула неунывающая Корнакова и положила мне руки на плечи. Не успел я и моргнуть глазом, как вся стая наяд набросилась на нас, ничуть не стесняясь друг друга, выволокла нас из кабинки, и большой копошащейся массой мы повалились на пол.

Что тут началось! Визг, писк, крики, стоны – и все на фоне шумно падающей во-ды. Я мгновенно забыл про Самарину, и даже как ее зовут. До сих пор не понимаю, как я тогда остался в живых.

Короче, через час я буквально выполз из душевой – мокрый, красный как знамя победившего социализма, со следами поцелуев по всему телу, и побрел в раздевалку, забыв плавки. Кое-как одевшись, с трудом добрался я до нашей репетиционной и тя-жело повалился на диван, ошалело мотая головой.

Мои музыканты уже были в сборе, они сидели за небольшим квадратным столом и дымили как фраера. Маэстро сосредоточенно расчерчивал «пулю» для преферанса, а Нарикий тасовал карточную колоду.

- Где ты ходишь, собака бешеная? – закричал он, - Мы уже вторую бутылку джи-на приканчиваем! И запустил в меня мандарином.

Вот и спрячь тут что-нибудь, - подумал я и шваркнул в него подвернувшуюся под руку барабанную палочку. Нарикий ловко увернулся и успокоил меня, сказав, что по-ка кончается только первый флакон.

- Ну, тогда насыпай, - просипел я, подставляя стакан. И залпом его опрокинул, а Маэстро ловко вставил мне в пасть зажженную сигарету. В голове немного проясни-лось. Сквам, который всем преферансам предпочитал бутерброды с икрой, сидел в уг-лу с полным стаканом за синтезатором и подбирал какую-то мелодию. Глянув на ме-ня, он только усмехнулся.

- Самарина-то, а? – спросил Нарикий, запустив пальцы в густую черную бороду, - Ничего девочка?

На миг в моем затуманенном мозгу возникло видение: стройное загорелое тело, восточные раскосые глаза и черные разбухшие соски на идеальной груди. Я только махнул рукой и рухнул на свободное кресло.

- Одно слово, чемпионка! – засмеялся Маэстро, откупоривая второй пузырь.

- Сдавай! – сказал Нарикий, бросая мне карты…

Эх, люблю я это дело!





Москва. Кузнецкий Мост.