Исповедь Профессора. Часть 2

Здесь я хочу остановиться на «извращениях», вызвавших среди нашей компании жаркий диспут. И, как правильно заметил Кузьмич, главное – что называть извращением! Я хочу задать вопросы, не требующие ответа! Кому из присутствующих никогда не хотелось влезть в задний проход женщины?! Кому из присутствующих ни разу в жизни не хотелось трахнуть мальчика?! Кто из вас никогда не мечтал сношать малолетку во все дыры, если бы не преследовалось это законом?! Причём, я не говорю о насилии! Достаточно «добровольных», если так можно выразиться, малолеток на этот случай! И, потом, я всегда хотел попробовать женщину «на вкус»! И ни разу! Вы, понимаете, ни разу я не мог сделать этого со своими партнершами: то, в силу брезгливости, то из-за опаски за ненадежность женских языков. Помню, как одного парня в нашей бригаде презрительно называли за глаза «пиздососом» за то, что он умел ублажить женщину! Надо же придумать: «пиздосос»! Значит, «хуесоска» это нормально, естественно, так сказать, а «пиздосос» – извращение?! Да порой, лучше пизду, извините, целовать, чем чьи-то губы! Во всяком случае, это приятнее и, кроме того, гигиеничнее, ибо нормальная женщина чаще содержит в большей чистоте свои гениталии, нежели полость рта. И, потом, целуя женщину в губы, кто может поручиться что там, как и во влагалище, не побывал только что чей-нибудь член и, может быть, вовсе не чистый?! Вот так-то. А, что касается меня, тоя спал и видел во снах своих, как люблю бесконечно плотской любовью, какую-то маленькую девочку, зацеловывая её до обмороков во всех вообразимых мест ах! Как ласкаю её, целую, облизываю, трогаю, делая всё, что взбредет в голову и мне и ей, моей вымышленной партнерше, моей призрачной любовнице…

Короче, стал я принимать «успокоительное» всё чаще и всё большими дозами. Пить водку без закуски – отвратительно! Но, пить водку в одиночку – страшно. Я перестал спать нормально. По-моему, я вообще перестал спать! Тяжёлая дрёма накатывала на меня после пары стаканов, сопровождаемая странными и, страшными порой сновидениями!

Вам может показаться странным, но постепенно, она, мечта моя, обретала в моих снах всё более реальные черты! Я знал, что моя маленькая любовница рыжая, с ярко алыми устами и «перламутровыми» губками влагалища! И зовут её, непременно, Кира! Это было похоже на сумасшествие! Вскоре я вообще прекратил встречаться с женщинами. В тех редких случаях, когда, под влиянием винных паров я, всё-таки, затаскивал какую-либо из них к себе в постель, я испытывал горькое разочарование по утрам! Просыпаясь по привычке раньше, чем моя очередная пассия, я смотрел почти с отвращением на ни в чём не повинную женщину, сравнивая её формы и цвет кожи с «моей возлюбленной» из бредовых снов! Я подобно тому парню – черт, не помню имени – влюбившемуся в статую, молил Небо воплощении её в действительность, об оживлении её, перемещении в реальность! Я хотел увидеть её в плоти! Я мечтал о ней, какой-то детской мечтой, с той лишь разницей, что ребенок свято верит в её реализацию, а мне лишь оставалось смеяться над собой горьким смехом после пробуждения…

Признаюсь вам с некоторым стыдом, что я стал опускаться, вернее, мне казалось, что я опустился. Не имея возможности «оторваться» в сексе и не испытывая особого желания общаться с женщинами по уже сказанной ранее причине, я стал пить уже открыто и много! Причем, в отличие от собутыльников своих, совершенно не пьянел, вливая в себя спиртное огромными количествами. То есть, конечно, организм реагировал на возлияния! Я, как и все, терял ориентацию в движениях, качался, блевал, болел похмельем и все такое. Но мозг мой не желал туманиться! Сознание мое оставалось ясным всегда. И если бы не это обстоятельство, меня бы давно выгнали с работы, где уже довольно косо поглядывали на вечно похмельного главного механика. Но, какой бы вопрос или задание не ставило передо мной руководство, с запахом перегара или нет, с похмелья или, не похмелившись, я выполнял указания в установленный срок и, без лишней скромности добавлю, выполнял блестяще! Вот и терпели меня, спасибо им, делая лишь замечания по поводу внешнего вида, так сказать…

***

«Лысый» замолчал на время, задумчиво уставившись в одну точку. Затем, встрепенувшись, протянул стакан виночерпию.

– Налей-ка, Кузьмич! Хватану ещё один, авось язык развяжется, а то, чувствую я, аудитория моя приуныла. Им «клубнички» хочется, как в байках у «Шныря», а я тут сопли распустил, «за жизнь» им вталкиваю. Но ничего! Будет вам и клубничка! С малинкой! Ибо нет в этой жизни большего счастья, чем «раскованный секс», что по праву называют любовью! Пусть и добавлением: «плотская», но я думаю, что без неё, этой самой плотской любви, понятия Любовь и не существует вовсе!

– Пей, мил-человек, пей и рассказывай дале, – проговорил растроганный Кузьмич, – я, родный ты мой, в твоей истории, ей-ей, себя подчас вижу!

– Да ты не думай о нас, «Профессор», просто рассказывай, – подал голос сверху «Тюха», – я, например, словно в театре нахожусь и все, что ты рассказываешь, у меня перед глазами стоит!

– Книжку тебе написать надо! – рубанул воздух огромной ладонью «Абрек» с серьёзной физиономией, – если денег надо для типографии, мы всей артелью спонсором твоим станем! Верно, говорю, братва?! – он обвел глазами бригаду.

Со всех сторон раздались возгласы:

– Не сомневайся!

– Конечно!

– А наши имена там будут?

– Спасибо, друзья, – отозвался растроганно «Профессор», – но свою историю я не посмею никому рассказать. То есть, кроме вас конечно. Кузьмич ведь правильно сказал! Я и вам бы никогда в жизни не стал бы рассказывать, если бы не уверенность, что больше с вами не встречусь! Мне почему-то стыдно делиться этим со знакомыми. А может у меня знакомые такие, не знаю. Ну, будем!

Он поднял стакан и прикоснулся к стаканам «Карася», Кузьмича и «Абрека».

«Карась», молчавший до сих пор, поднял глаза на профессора.

– Давай, милый! Не тяни! Хочу услышать про рыжую!

Они выпили и «Профессор», снова улыбнувшись печальной улыбкой, продолжил:

– Да. В тот вечер я возвращался домой под утро…

***

– : В тот вечер я возвращался домой под утро, когда загремели по рельсам первые трамваи-технички. Выписывая ногами кренделя, сетуя на себя четко работающими мозгами, я никак не мог заставить идти себя прямо, не качаясь из стороны в сторону и не хватаясь руками за стены домов, благодарный Судьбе за то, что впереди выходной день. Я снова, в который раз уже, давал себе зарок не пить и взять себя в руки. Всё у меня есть ведь! – Убеждал я самого себя. Всё, что необходимо иметь человеку моего возраста. Семьи нет?! Так завести семью, для меня тоже не проблема! Вон, Клавдия из сборочного цеха, вон, Мадина – секретарша директора – глаз с меня не сводит, вон, Тамара: да много их! Но, тебе дураку, нужна та девочка из твоих сновидений! Идиот! Насколько же ты ребенок! Клял я себя, на чем свет стоит, и, представляете, честное слово, не сам себе я говорю, а словно внутри меня чей-то голос раздается. Ну, думаю, допился! Головой тряхнул, умылся в канаве, а голос не пропадает! И говорит он, этот голос, что, мол, последний срок тебе – эти вот выходные! Если, говорит, не найдешь свою рыжую, в понедельник, хочешь или не хочешь, а выберешь из перечисленных девиц пару себе! И все! И никаких, мол, отговорок! Ты, что, хочешь детей завести в ту пору, когда все нормальные люди уже внуков нянчат? Идиот! Ещё раз обозвал меня незнакомый голос и пропал.

Тут я и услышал крик из подворотни, мимо которой проходил. Вернее, не крик даже, а попискивание, какое-то сдавленное и дыхание чье-то хриплое с матюками вперемежку. Остановился я, как вкопанный, в арку заглядываю и вижу, что-то в глубине копошится, клубок какой-то, как будто. Сделал я шаг, сделал другой, а вокруг темно ещё – ничего не вижу. Собаки, думаю, грызутся, что ли? И только я уйти хотел, как возня прекратилась. Распрямляется чей-то силуэт, и голос ко мне обращается.

– Ну, че вылупился, пидор? Вали отсюда, пока самому штаны не сняли! Пшел! – презрительно так говорит и сплёвывает смачно.

И снова гад, склоняется вниз. Скажу вам, друзья мои откровенно – такого обращения к себе я в жизни ни разу не слышал. А по жизни-то я, признаюсь, всегда борзым парнем был. На очки-то не смотрите! Это я в Афгане «химдымом» себе уже перед дембелем глаза пожёг, да и степеннее стал. Я раньше в любую драку без секундного раздумья бросался, а тут, представляете, проглотил! Проглотил, алкаш, поганый, как и должно глотать алкашам, самих себя пропившим, куда уж здесь до чести, до гордости! Голову опустил и повернулся назад, было. И ушел бы, потеряв окончательно всякое уважение к самому себе, да видно у судьбы, в отношении меня другие планы были. Потому, что пискнул вдруг вновь тот голосок – как гвоздем по сердцу.

– Дяденька! – с всхлипом, с надрывом, таким, – не оставляйте меня! Помогите, – говорит, – он же меня убьет.

Затем глухой звук удара и молчание. Меня, как холодной водой окатил этот самый звук и жалобный голосок! Я аж покачнулся от звука удара, словно это мне плюху отвесили! Повернулся я снова к этой тени – от хмеля моего, представляете, и следа не осталось! Руки и ноги дрожать перестали. Распрямился я, как прежде, когда совсем здоровым и «правильным» был и говорю:

– Ты кого это, мразь позорная пидором назвал?! С кого ты падла штаны снять собрался?! – и потихоньку ближе подхожу.

А «этот» снова выпрямился и шипит:

– Ах ты, козел ебаный! Пес поганый! Нормального отношения не понимаешь, так я тебя, суку на нож посажу! – говорит и что-то сзади из-под клифта своего вытаскивает.