Исповедь Профессора. Часть 3

Вынул. Блеснуло страшно лезвие в полумраке, и двинулся он ко мне на чуть согнутых в коленях ногах. Тут у меня сработало то, что я в «командировке» той, о которой я вам рассказывал, три года «отрабатывал». Дыхание мое выровнялось, тело силой налилось, как будто. Шагнул я вправо, скользящей походкой, затем, влево на пол шага и, когда он замахнулся, я автоматическим движением (спасибо прапорщику Гапонову, упокойся его душа с миром!) подсел под него, руку с ножом перехватывая и, автоматически же, его же нож ему в солнечное сплетение направил. Ну и лег он там, в подворотне с ножом своим в животе, захрипел и упокоился сразу. Шагнул я в угол, а там девчонка какая-то в куртке с капюшоном. Капюшон на лицо надвинут. Лежит и не двигается. А что девчонка, так я только по ногам догадался.

– Эй, ты что? – говорю, – живая, что ли?!

Не отвечает она. Ну, думаю, успел-таки придушить, наверное. Просунул руку под капюшон, пальцы на тонкую шейку положил – пульс есть. От сердца у меня отлегло. Подхватил я её на руки и понесся домой. До него уже рукой было подать, когда я шум-то услышал. Взлетел на второй этаж, задыхаясь от такого «кросса» с такой «выкладкой», ключи кое-как достал, дверь кое-как отпер и, внутрь ввалившись, свою ношу на пол опустил и сам осел тут же, дверь спиной закрывая. Я ведь единственно чего опасался, так это милиции. А ну, как взяли бы меня на месте том?! Иди потом, доказывай, что это он на тебя с ножом шел, как на медведя, а не ты на него с голыми руками. Ну, вспомнил я еще раз добрым словом добрых командиров и, не скрою, порадовался за себя, конечно. И тут же себе слово дал, что пьянствовать больше не буду и, вообще, …

Мысли мои были прерваны шевелением и слабым стоном моего «трофея». Черт, я ведь совсем забыл про неё. Сейчас надо быстро привести её в чувство, узнать адрес или телефон, оповестить родителей. Хорошо, что она «вовремя» отрубилась, вдруг подумалось. Таким образом, ни одна живая душа не знает, что того, в подворотне, «пришил» я. Приподнимаясь, я почувствовал противную слабость во всем теле. Да, все произошло на эмоциональном подъеме! Энергия, что питала меня пять минут назад, сконцентрировалась, конечно, вовремя и в нужных органах, но она оставила алкаша так же неожиданно, как и пришла. Я, чувствуя себя старцем немощным, еще раз поклялся себе начать новую жизнь и, кряхтя, поднялся на ноги. Включив свет, я склонился над девчонкой, расстегивая грязнущую болоньевую куртку и распахивая её. И тут… Тут я увидел: её. Мою рыжую девчонку из бесконечных сновидений. Я не могу передать вам те чувства, которые охватили меня в тот момент! Мороз по коже – помню, волосы на голове шевелились – помню. Сердце колотилось гулко – помню, а больше о первых минутах – ничего в памяти нет. Мне казалось, что я схожу или уже сошел с ума и, даже, что я умер! Она, тем временем, вдруг, открыв глаза, посмотрела на меня, и что-то попыталась сказать.

– Что? – спросил я и, не удержавшись, добавил, – моя маленькая. Чего ты хочешь.

– Пить, – скорее прочел я по губам, чем услышал, – пить.

Опомнившись, я снова подхватил её на руки и отнес в залу, где уложил на диван, стащив с нее безобразную куртку. Затем метнулся в кухню, открыл зубами бутылку минералки и, ухватив стакан, вернулся к рыжей девочке. Напоив её, я стал шарить в своей аптечке. Накапав в стакан корвалола, вернулся к ней, но она уже и без того спала глубоким сном. Скинув с себя верхнюю одежду и грязные башмаки, я придвинул кресло к дивану, уселся в него, неотрывно глядя на свою «находку». Она выглядела, конечно, не совсем так, как в моих снах. Изможденное, вымазанное то ли сажей, то ли грязью лицо, давно не мытые волосы, ссадина на скуле, небольшой синяк под глазом, но это была она! Та самая! Я не мог ошибаться! Меня охватило неизъяснимое чувство нежности к этой замарашке и, если бы не боязнь разбудить и спугнуть её, я обязательно прикоснулся бы к её лицу, дотронулся бы хоть кончиком пальца до пухлых и розовых (!) губ, тонкой шейки с пульсирующей под белой кожей голубой жилкой. И, внезапно, одолели меня мысли о неизбежной потере моей мечты. Ведь есть же кто-то, кто ищет сейчас эту девчонку! Не может быть, чтобы не искал никто такую прелесть! Так, с этими мыслями я и провалился в сон, навалившийся на меня внезапно и неудержимо…

***

А во сне ко мне домой заявились разом и Клавдия, и Мадина, и Тамара. Вошли, каким-то образом, хотя помню точно, что дверь на два замка запер. Стоят надо мной, руки под грудями скрестив и строго так смотрят сверху вниз. Долго смотрят, пристально и молчат так, что у меня от их молчания озноб по всему телу! Чувствую, что быть чему-то недоброму!

– Что Вам надо? – спрашиваю и встать хочу, а встать-то и не могу – тело словно свинцом налилось, неподъёмное! И совсем ненужный вопрос задаю, – как вы вошли-то?

Не отвечают. Смотрят, как ведьмы – глаза горят. Наконец, Клавдия, как самая хищная из них тонкие губы разомкнула (показалось мне на миг, что рот у неё, как у рептилии!) и говорит:

– Ну, Гаврош (Гавриилом меня зовут, вообще-то, а знакомые, близкие, с детства называют Гаврошем), – как решать-то будем? По чести или по справедливости?

– Чушь какая-то! – возмущаюсь я, – какая разница?! Сами-то поняли, что сказали?! И по чести, и по справедливости я не желаю ничего решать с вами! Что я должен решать? И, главное, почему?

– Придется решать, дорогой, – вступает в разговор Тамара, – я теперь на всё согласна! Чего не пожелаешь, я все исполню! Ты же хотел со мной анальным сексом заняться? – и юбку поднимая, ко мне своим огромным задом поворачивается. Повернулась и наклонилась так, что половинки в стороны раздались и прямо перед лицом моим та дырка маячит.

Тут уж я рассмеялся и отвечаю с пренебрежением:

– Убери свою жопу! Ничего мне теперь от тебя не нужно! И, вообще, убирайтесь все к черту!

Тут Мадина вперед выступает и халат свой джинсовый расстегивает, а под ним ничего больше из одежды нет. Груди её с темно-коричневыми, почти черными сосками наружу вываливаются, смоляные волосы на лобке курчавятся. Она низ живота вперед выдвигает. Так, что почти фиолетовый клитор маячит у меня перед глазами, нахально из кущи вылезая.

– Как же так, Гаврош! А кто мне говорил, что у меня самая красивая пизда на свете?! Что, лучше нашел? Посмотри-ка ещё раз!

И пальцами в гущу зарослей влезая, раздвигает их, клитор ещё больше наружу выпуская.

– Да пошли Вы к дьяволу! – ору, а сам понимаю, что только шепотом у меня получается, хотя напрягаю голосовые связки до предела. И подняться нет сил – словно прилип я к креслу!

– Девочки, – усмехается недобро Клавдия, – кажется, у нас соперница появилась! Не эта ли дохлятина, что на «нашем» любимом диване сопит?! – и кивает, стерва на рыжую.

– Да, – отзывается Мадина, – надо бы и нам её на вкус попробовать, а, подружки?

Тут они все заорали страшными голосами: «Да-да! Непременно! Чья пизда вкуснее?» и кинулись к дивану. Я всю волю свою собрал или то, что от неё осталось, поднялся всё-таки и кулаками замахал.

– Не дам, – говорю, – тронуть её. Уйдите! Сгиньте! Не трогайте, – сам почему-то, от рыданий задыхаясь, никак ни в одну попасть не могу, – Нет! Нет! Кира, Киру, Кирочка…

И проснулся я. Лежу в своей постели. Раздетый лежу. Слезы из глаз ручьем по щекам стекают, а надо мной «моё видение» склонилось. Стоит она в моем халате, на голове чалма из полотенца, шампунем пахнет. Меня за плечо трясет и тревожно так в лицо смотрит.

– Проснитесь, проснитесь пожалуйста! – говорит жалобно.

Увидела, что я глаза открыл, вздохнула облегченно, на край постели усаживаясь, а руки с плеча моего не убирает.

– Что-то дурное приснилось? – спрашивает и, дождавшись утвердительного кивка, ладошку мне на лоб положила, – ничего, это бывает. И всегда проходит. А откуда Вы мое имя знаете?

Я на нее удивленно смотрю и головой мотаю, не понимая, а она засмеялась вдруг.

– Ну, Вы же только что мое имя во сне несколько раз повторили! Кира, Кира! Я и прибежала. Думала, что зовете.

Тут, друзья мои, я расплакался по-настоящему! Сейчас мне стыдно за эти слёзы, да и тогда я не знал куда спрятаться. А Кира ладошкой слезы с моего лица утирает, удивленно на меня смотрит. Ну, я ей все и вывалил! Всё! Как мучаюсь без неё, как мечтаю о ней. Как знаю её всю.

– Так не бывает, – сказала она тогда, – но: я Вам верю почему-то, – а в глазах её опасение вроде.

– Кира, – шепчу я, – ты не думай, я не сумасшедший! Если не веришь, я докажу!

– Как? – тоже шёпотом она спрашивает, глядя на меня странно.

– У тебя под левой грудью есть родимое пятно! Оно на запятую похожа!

Вылупилась она на меня, затем покраснела, как все рыжие краснеют – пунцово так. Сидит, пальчиком, край халата ковыряет.

– Вы, наверное меня: видели, – бормочет, – может, блузка на мне расстегнулась.

– Да какая там блузка?! – не выдержал я и заорал даже, – ты ведь в свитере была! А если и этому не веришь…

– Так, что? – спрашивает, глаза на меня поднимая, – только Вы не кричите, пожалуйста, ладно? Боюсь я, когда кричат.

– Тогда, – говорю, садясь в постели и склоняясь к её уху, – только, чур, не обижаться! – она головой кивнула, а я прошептал ей прямо в ушко, – есть и ещё одно. Оно прямо: в верхней, в самой верхней части бедра. На внутренней поверхности, – выпалил я, сам, заливаясь краской, словно пацан пятнадцатилетний, представляете?

Выпалил я информацию «секретную» и реакции жду. Обидится? Не обидится? Если обидится, то насколько серьезно? А она вдруг лицо ко мне поворачивает и сидим мы с ней, глаза в глаза. В десяти сантиметрах лица наши друг от друга, самое большее. Улыбнулась.