Рандеву

Часть первая.

Встреча первая.

Машина быстро мчалась по заснеженной дороге, легко оставляя километры в темноте позади. Лучи фар уверенно высвечивали белое полотно трассы, покрытое продольными полосами тех, кто проехал здесь раньше.

В салоне было тепло, что особенно нравилось мне – человеку, совсем недавно пришедшему с мороза в уютную атмосферу, наполненную хорошей музыкой и чуть резковатым запахом новых чехлов на сиденьях. Я машинально подпевал Марку Нопфлеру, хотя практически ничего не понимал по-английски. Но выходило похоже, и мне это нравилось.

На часах было около одиннадцати вечера, и я с легким недовольством думал о том, что меня ждет дома – какие тонны упреков, обиженных взоров и хлопающих дверей будут навалены на меня. Потом же, детально во всем разобравшись, начнутся взаимные извинения, а дальше – остывший ужин, душ и спать носом к стенке.

Такое окончание дня меня совсем не устраивало.

Поэтому ехал я не так уж и быстро. Поэтому-то я и успел заметить одинокую фигурку на обочине прежде, чем проскочил мимо. Профессиональная водительская привычка сработала мгновенно. Я еще только тормозил, а перед глазами уже маячил приблизительный портрет незнакомца – мужчина, не старый, в темном пальто и наверняка ужасно замерзший, потому что километров на десять вокруг не было ни одного города, ни одной деревни. Огонек осторожности зажегся вместе с тормозными огнями. Никого не следует, ребятишки, подвозить так поздно в таком захолустном месте, а-я-я-й:

Левой рукой нащупав монтировку, я деятельно поворочал ее, чтобы она в случае чего вылетела быстро и без задержек, а правой рукой открыл кнопку на двери. Темная фигура появилась наконец из мрака, заскрежетал замерзший замок, туго щелкнула пружина и холодный ветер ворвался в мой уютный салон вместе с дрогнувшим голосом:

– До Тополищ не подбросите?..

– Садись:

Я внимательно проследил за тем, как незнакомец занял кресло рядом со мной, а потом слегка смутился, ибо наш диалог должен был бы прозвучать наоборот в тональном соотношении – мужчина был явно старше меня. Пальто на нем оказалось серым, наспех сбитый снег таял на плечах, а изо рта еще вылетал пар. От пассажира ощутимо пахло спиртным. «Хоть не вчерашним:», мысленно вздохнул я и повернулся к приборам.

Пассажир захлопнул дверь, и мы поехали.

Обычно выпившие люди либо мрачно замкнуты, либо болтают без умолку, что твоя базарная баба. Мой же незнакомец тяжело дышал на руки, согревая их, а потом подергал себя за шарф и расстегнул верхние пуговицы своего серого пальто. К запаху вина примешался сильных дух дорогого одеколона, в общем-то, терпимого.

– Холодно сегодня: – бросил я первую ничего не значащую фразу, служившую пробным камнем для начала разговора. Мужчина согласно кивнул и сдвинул шапку на затылок жестом, который заставил меня немедленно задать второй вопрос:

– Как это вас угораздило на обочине-то остаться в такой холод?

Мужчина шмыгнул носом, вздохнул и снял свою шапку совсем.

– Да баба моя, стерва, оставила: – его голос был глуховатый, но говорил он увернно, без запинок и излишней эмоциональности. – Поссорились мы:

– Понятно, – кивнул головой и я, давая понять, что моя часть вопросов закончена.

Пассажир еще немного помолчал, а потом, когда мы проскочили поворот на Большие Дворы, немного обеспокоенно обратился ко мне:

– Только вы знаете, у меня с собой денег сейчас: Я вам: когда приедем, отдам!.. – он зачем-то похлопал себя по карманам пальто и снова повторил:

– Когда приедем:

– Вы знаете, – сказал я голосом, не терпящим возражений, – меня это не устраивает!

– Да? – обеспокоенно развернулся ко мне пассажир. – А как же быть?

Я недовольно скривил губы и сделал вид, что думаю. На самом деле давно все было придумано; еще дверь не открылась, когда я остановился, а уже одна мысль родилась у меня. Моему взгляду было не трудно определить в попутчике жителя не только городского, но к тому же не бедного. Я ничуть не сомневался, что когда мы приедем к нему, то деньги у него непременно найдутся. Но только деньги-то меня мало интересовали, потому что я и сам, во-первых, был не из последних рядов, а, во-вторых, мои сексуальные наклонности последних двух лет явно зашкаливали за планку нормальных общепринятых стандартов. Я давно обзавелся набором резиновых приспособлений для постельных утех, которые были, правда, предназаначены больше для женщин. Но мне они тоже подошли, к одному известному отверстию. Сначала было больно, не скрою, но потом: И с тех пор я все искал случая, чтобы мои мечты хоть немножко приблизились к реальности. Но только осторожно, осторожно:

Состроив задумчивую рожу, я мысленно подбирал слова, а они все не подбирались. Признаться этому незнакомцу в сером пальто о том, что: и чтобы он: а, может быть, и я: или даже вместе: а машина теплая: сиденья можно будет сдвинуть назад: Весь бред соблазнительных слов годился для глупенькой однокурсницы, к тому же еще и романтической девственницы, а тут:

– Так как же? – мужчина потер нос и снова отвернулся к окну.

– Да как вам сказать, – промямлил я, – тут такое дело:

– Сосать у вас я не стану! – тут же категорически заявил пассажир и для пущей убедительности махнул перед собой замерзшим пальцем.

Я совсем смутился, отчего мое лицо приняло ледяной оттенок мороженой рыбы. Отступательные позиции были заранее подготовлены, но лишь только я собрался было залпом выпалить «да за кого вы меня принимаете!», «я и не собирался!» и прочее в этом же духе, как мужчина неожиданно предложил:

– Если вы у меня возьмете, то: еще туда-сюда!..

Сказать, что я обалдел, значит, не сказать ничего! Свежемороженый попутчик ставил условия водителю, и притом какие условия!.. По всем правилам и нормам жизни я должен был бы резко остановиться и нейтральным голосом попросить мужчину покинуть мой автомобиль:

– А презерватив-то у вас есть? – мрачно поинтересовался я вопреки всем житейским законам.

Зашуршало пальто, и на свет божий появилась целая упаковка резинок, вскрытая, с потертыми боками. Мужчина аристократично держал ее двумя пальцами, придерживая третьим. На упаковке была изображена манекенообразная женщина, искусственно улыбающаяся и ничуть не симпатичная. Пальцы у попутчика оказались толстыми, с коротко подстриженными ногтями. На трех из них темнели маленькие волосики.

– Ну одевайте!

– Может быть, вы машину сначала остановите?

– Может быть: – так же мрачно съязвил я, и стал притормаживать.

Темная стена подмосковного леса приблизилась и загородила полмира. Остальную часть загородила другая такая же стена на противоположной стороне дороги. Далеко впереди уже засветились огоньками Тополищи, и я опять было погрузился в размышления о том – так ли мне все это надо? Но распахнутое пальто уже обнажило задранный свитер, расстегнутую ширинку, скомканные в сторону трусы и, конечно, его! Его Величество Член уже стоял, словно солдат, слегка согнувшись от своего внушительного роста. Толстые пальцы незнакомца уверенно одевали на него блестящую упаковку из вкусно запахшей резины. Шарф сбился мужчине на подбородок, и мой попутчик фыркал, словно конь на привязи. Наконец он объявил, что готово и вопросительно посмотрел на меня черными глазами. Они у него просто сияли, я готов был поклясться, что мужчине уже приходилось бывать в подобных мм: ситуациях.

Отстегнув ремень безопасности, я перегнулся со своего кресла к креслу попутчика, неудобно уперевшись локтем в ручной тормоз. В зеленоватом сиянии приборов, мужской член казался толще, чем был, и я легонько коснулся его языком. Будучи достаточно натренированным по части орального секса со своими резиновыми игрушками, я уверенно принялся делать минет незнакомцу, делая вид, что, дескать, я тоже не лыком шит.

Сначала все было как на репетиции – я увлеченно похлюпывал ртом, слыша над собой тихое сопение мужчины, но потом тот внезапно положил руки мне на голову и, деликатно нажимая на нее, принялся убыстрять движения. Мне в нос стали попадать его мелкие волосики в паху. Они щекотали ноздри, и я слегка отстранился.

– Что, все?! – громко и разочарованно спросил мужчина. – Это все?!

– Нет! – грубо ответил я. – Но: в машине мне это не нравится:

Я ожидал, что он пригласит к себе, но мужчина лишь скривил губы и принялся застегиваться. Теперь ни о каком продолжении не могло быть и речи! Я тоже «завелся» и уже ни под каким соусом не стал бы экспериментировать дальше.

Тополищи оказались ближе, чем я ожидал.

Оставшись один, я все прикидывал – расстроиться мне из-за этой встречи или нет. До самого дома я так этого и не понял.

Встреча вторая.

– Открой дверь! – раздраженно сказала Наташка, когда звонок в прихожей раздался во второй раз.

– Сама что ли не можешь, – огрызнулся я, одевая тапочки.

– Не могу, – парировала жена, вертя перед носом щипцами для завивки волос. – Мы ведь к Сенцовым собрались, ты помнишь:

Я досадливо замахал на нее ладонью и приложился щекой к холодному дермантину двери. В глазок было видно только то, что на улице вечер, и на лестничной площадке кто-то стоит. Может, друган старый, может Бармалей какой-нибудь местный:

– Кто? – с оттяжечкой спросил я у блестящего глазка.

– Марина Федоровна просила вам передать: – раздался за дверью мужской голос, и я тут же понял, что это Пашка.

Я защелкал замками, потянул за ручку и в изумлении застыл с приветственно поднятой рукой.

Это оказался никакой вовсе не Пашка. На пороге стоял мой незнакомец из Тополищ, в том же красивом пальто и перчатках, которые он мял в руках. При скудном свете из квартиры я увидел, что он улыбается, но не ехидно, а так, словно друг, обрадованной нежданной встречей.

– Как вы узнали: – пробормотал я.

– Где вы живете? – подсказал мужчина и переложил перчатки в другую руку. – А: очень просто. Я запомнил ваш номер машины: А работаю я в ГАИ, так что:

– Д-да: – проговорил я, не зная что и думать.

– Можно мне войти? – вежливо поинтересовался незнакомец, и я вспомнил о Наташке. О том, как она станет выспрашивать кто это и что это. Мысленно покраснев, я все же рассудил, что не станет же мужчина рассказывать женщине все такое, чего бы ей знать не следовало, поэтому преувеличенно вежливо пожал плечами и сказал:

– Конечно!

Когда мой бывший попутчик разоблачился, то я немедленно утянул его в кухню.И усадил за стол. Мужчина был в пиджаке, длинный ворот черного свитера плотно обхватывал шею. Широкие плечи пиджака придавали мужчине атлетический вид.

– Как вас зовут? – поинтересовался я, наливая чай.

– Да, да, – покивал головой мужчина, словно не расслышав мой вопрос.

– А? – я вопросительно посмотрел на работника ГАИ и поставил чайник на стол.

– Вы знаете: – доверительно начал мужчина, но его перебили.

– Кто там? – громко крикнули из прихожей, и Наташка появилась в дверях кухни, наматывая очередной локон на щипцы. – Ой!..

Она была полуголая, в кремовом лифчике и черных колготках, натянутых чуть ли не на шею. Перед тем, как она исчезла в изящном прыжке обратно в коридор, я успел заметить солидные складки жирка, колыхнувшиеся на боках под сетчатой тканью колготок. Само собой, белые трусики были первыми, на что я обратил внимание:

Впрочем, не только я один.

– Красивая у вас жена, – одобрительно произнес мужчина. – А где у вас сахар?

Я машинально протянул ему сахарницу, и она звякнула о край моей чашки. Мужчина аккуратно всыпал в свою чашку две ложки сладкого песка. Я словно во сне наблюдал за ним.

– Так вот, – продолжил мужчина, прихлебывая горячий чай. – Я хотел вам сказать: м-м-м: Тогда на шоссе: Я ни за что не пришел бы к вам, но мне надо отдать это.

С этими словами он полез во внутренний карман пиджака. Покопавшись там пальцами, гаишник вытащил на свет Божий вещь, от вида которой мне на миг стало плохо. Я помолчал. Мужчина деликатно не нарушал паузы. Наконец дрогнувшим голосом я попросил его подождать минутку, на что мужчина благосклонно согласился и вернулся к своему чаю.

Я буквально побежал в свою комнату и полез на шкаф, в мою заветную коробку, ловко замаскированную под фотопринадлежности, заваленную использованными катушками из-под фотопленки, сломанными пластмассовыми бачками для проявки и прочей ерундой. Там, среди кучи мусора, в полиэтиленовом пакете я хранил то, о чем моя жена не должна бы узнать никогда, если я только дорожил своим браком. А я дорожил!

Дрожащими пальцами я принялся доставать резиновые фаллосы, мягкие и упругие одновременно. Их было-то всего три штуки – немного разных по размеру и цвету. А четвертого, самого большого, не было. Именно его держал сейчас в руках мой незнакомец на кухне.

Но я был уверен, что в тот день я не брал эту штуку с собой:

Покусав губу, я аккуратно спрятал все обратно и придал завалу на гардеробе прежний вид. Едва я успел опуститься с кресла на пол, как в комнату влетела Наташка и принялась яростным шепотом допрашивать меня, какого хрена я: и все такое: Она была красная, как вареная свекла и свирепая, словно раненый тигр. Что я ей ответил, я уже не помню. Помню только, что мой шепот ничуть не уступал змеиному шипению.

В кухню я вернулся уже «со спущенным капюшоном».

– Как он к вам попал? – немного сурово спросил я, усаживаясь на табуретку.

Мужчина уловил перемену в моем голосе и поставил чашку на стол.

– А что? – ответил он вопросом на вопрос. – Это так важно?

– Д-да, – с усилием выдавил я из себя. – Для меня это важно!

Я нарочно подчеркнул «для меня», чтобы замаскировать смущение, все больше охватывавшее меня. Этот гаишник, вальяжно расположившийся в моей кухне, уже знал так много про меня, видел полуобнаженной мою жену: А дальше что? Вытащит кролика из рукава своего роскошного пиджака?

– Что ж, – согласился мужчина, криво улыбнувшись. – Как хотите:

И он рассказал мне про то, как однажды он, будучи на работе и проезжая по одной дороге, заметил в кустах на обочине светло-синий «Москвич». Он бы проехал мимо и не обратил бы на это внимания, если бы не торчащие голые ноги на заднем стекле машины. Резко остановившись, мужчина направился к «Москвичу», заранее представляя всю сцену. Как сейчас он испугает двух голубков, вздумавших миловаться чуть ли не на глазах у проезжающих мимо. Как они сильно смутятся, как женщина начнет кутаться в скомканную одежду и опускать глаза. Как мужчина засуетится в поисках взятки, и гаишник эту взятку возьмет, непременно возьмет: В предвкушении задуманного, мой незнакомец подошел ближе и увидел зрелище, достойное пера художника эпохи Деградации. Обнаженная женщина сидела верхом на обнаженном мужчине и заталкивала ему в задний проход эту хреновину. Мужчина довольно морщился от боли, ласково поглаживал бедра партнерши, а та, словно и не чувствуя этих ласк, яростно его содомировала:

– И потом они отдали: эту штуку вам? – подсказал я конец истории. Мне было неприятно слушать россказни о чужих «радостях».

– В общем, да, – ответил мужчина, отставляя пустую чашку. – Конечно, отдали. Только пришел я, чтобы вернуть ее: не вам, а вашей жене!

Меня словно накрыли колпаком. Тяжелым и пыльным колпаком, не пропускающим воздуха. И я задыхался под ним, мысли путались, смутные образы рождались и умирали с быстротой трескучей киноленты: Как будто видел я осеннюю полянку, усыпанную опавшими листьями. Черный след «Москвича», нарушившего девственность желтого одеяла земли. Бледная кожа на голых бедрах моей пуританской супруги и дрожащие руки незнакомого мне мазохиста. Уверенная поступь власти, затянутую в форму. И взгляд. Жадный, внимательный, искрящийся мыслью:

– И-и: что же теперь?

Я машинально взял не свою чашку и одним глотком допил оставшиеся там капли. Мужчина неслышно выстукивал пальцами какой-то марш. На меня он не глядел. Я смущенно отвел взгляд и принялся совершать массу бесцельных движений вроде перебирания пальцами края скатерти, попытки подняться и уйти, рвануться к плите и поставить чаю нового:

Внезапно мужчина поднялся и шагнул мне за спину. Я поднял голову, но он встал так, что я его не видел. Потом положил руки мне на шею и аккуратно скользнул вниз, раздвигая полы махрового халата. Его левая ладонь нащупала мой сосок и легонько его сжала. Я поморщился от болезненного ощущения, но он уже двигался ниже, к тому, что скрывали мои широкие темные трусы.

Мое сердце заколотилось – загнанный зверек, маленький и мохнатый, тщетно ищущий место куда бы спрятаться. И, не найдя такового, этот зверек смотрит в лицо надвигающейся своре.

Чтобы дотянуться до моей промежности, мужчине пришлось нагнуться сильнее, и его приятный мятный запах мелкой волной окатил меня. Я думал, что контролирую себя, но потом оказалось, что я держу свою ладонь на его бедре: немного поднимаю зад над стулом, чтобы его руки беспрепятственно проникли за темную ткань моих трусов.

Если бы в этот момент в кухню вошла Наташка, то разразился бы дикий скандал… А может и не разразился бы. Черт, прожив десять лет со своей женой, я практически не узнал ничего о ее сексуальных пристрастиях. И надо такому случится, что об этом мне сообщает совершенно посторонний человек, которого я толком-то не знаю! Какой-то незнакомый гаишник из Тополищ, любящий когда ему делают минет и ломающий кайф любовникам на «Москвичах»:

Я сжал губы, прогоняя неприятные мысли прочь.

Мужчина в это время уже добрался до моего члена, набухшего и пульсирующего. Сильные пальцы акккуратно ощупывали пенис, яички и промежность, подобно опытному урологу, старадющему сексуальными перверсиями. Жаркое дыхание в ухо, тесные объятия, боязнь быть застигнутым врасплох собственной женой – я с неслышным стоном отстранился от гаишника и отскочил к шкафу с посудой. Моего мохнатого зверька давно уже поймали и теперь сильно трепали, да так, что мир шатался у меня в глазах.

– Я: Я.. – мой голос сорвался и слова камнем запечатали горло.

Мужчина замер, словно каменное изваяние, а потом медленно выпрямился. Губы его улыбались, но в глазах промелькнуло что-то холодное и колючее, как льдинка в полынье. Не говоря ни слова, он пожал плечами и вышел из кухни в коридор.

Я бросился за ним, ломая руки в отчаянии. Моя голова просто распухла от вопросов и слов извинений, от ругательств и тривиального «пошел вон!». Моя трепетная тень нависла, как коршун, над мужчиной, пока он обувался. Но, будучи уже одетым в свое шикарное пальто, гаишник безо всяких слов, одним жестом притянул мою голову к себе и подарил долгий поцелуй, глубокий и горячий, похожий на порыв летнего ветра в Новороссийске.

Когда он ушел, я машинально вытер губы рукой и захлопнул дверь. Вихрь в голове стих, мохнатый зверек удачно проскользнул в незаметную нору и замер где-то в углу. Я глубоко вздохнул.

– Кто это был? – Наташкин голос заставил меня подскочить на месте.

– Га: Из ГАИ, – выдавил я и нерешительно улыбнулся. – Новый знакомый:

Моя улыбка померкла. Я вспомнил сцену, описанную ушедшим мужчиной, и подозрительно посмотрел на жену. Она немного испуганно заморгала и отвела взгляд. Холодные пальцы правды заворочались в животе, вызвав взрыв мурашек на затылке и лавину по спине. Я глянул в сторону кухни, где на столе лежал искусственный фаллос.

– Помой посуду, – негромко попросил я и направился в комнату:

К Сенцовым мы в тот день так и не пошли.

Встреча третья.

Пятница выдалась на редкость морозной и я не был уверен, что смогу запустить «Жигули» на стоянке. Там уже стояли несколько человек в тщетной надежде оживить замерзшие двигатели. По площадке переносили зарядно-пусковое устройство, и все с завистью посматривали на его владельца. Белый шнур удлинителя, как тощая змея, тащился вслед за ним.

Я открыл капот своей «шестерки», покопался в свечах и подергал застывшие кабели на трамблере. Это был скорее ритуал перед тем, как запустить машину. Дескать, смилуйся, запустись!..

Внутри салона было еще холоднее, чем на улице. Когда я занял место водителя, то ощущение было такое, будто я сел в сугроб. Руль положительно обжигал пальцы морозом, и я натянул тонкие перчатки. Попав в отверстие для ключа с третьей попытки, я с мысленным вздохом включил зажигание:

Ворота были открыты.

Довольно улыбнувшись, я осторожно повел машину по солидной глубокой колее, пока не вырулил на площадку перед нашей дачей. Теща завозилась в кресле, осматривая владения. Я покосился на нее, а потом тоже уставился на дачу.

Она была вся в снегу и напоминала избушку из сказки. Того и гляди на крышу вскочит Серебряное Копытце, и тогда хризолиты посыпятся дождем: Вместо этого черная кошка вынырнула из-за сугроба и скрылась за забором.Я выключил мотор и сказал:

– Приехали!

Теща молча вылезла из машины, впустив в салон облако холодного воздуха. Я почесал нос и последовал за ней, прихватив ключи от «Жигулей». Морозный снег заскрипел под ногами, дверь машины звучно чмокнула и закрылась. Я содрогнулся от холода, заползшего мне за воротник и только тут понял, что теща что-то бормочет недовольное себе под нос. Я проследил ее взгляд и тоже застыл.

От калитки у забора до дома вела утоптанная тропинка.

Я мысленно закатил глаза, потому что представил себе, как придется мне сейчас выслушывать тещины причитания, потом переться к председателю садоводческого товарищества и беседовать с ним на тему «Сторож и его гребаные обязанности»: Как ничего из этого разговора не выйдет, а выйдет только то, что у нас пропали очень важные инструменты, которые теща специально приготовила к весеннему сезону, и что теперь:

Когда я вернулся к реальности, то оказалось, что стою я уже перед домом и недоуменно осматриваю аккуратно счищенный снег с крыльца. Теща возилась с замком, и я уже было полез в карман за специальным размораживателем, как вдруг дверь открылась и женщина торопливо прошла внутрь.

Я проследовал за ней.

Никакого сомнения в том, что в доме кто-то побывал у нас больше не было!

В доме было тепло, и это было самое главное: А еще я сразу заметил небывалую чистоту, немыслимую летом и особенно осенью. Не было засохших мух в древней паутине по углам и на подоконниках. Не было даже пыли на буфете. А потом я вообще вытаращил глаза: линолеум, который я все собирался постелить в комнате и прихожей, был не только аккуратно уложен, но и приколочен плинтусами: Мне на миг представился необыкновенный вор: тщательно обокрав не бедную на вид дачу, его вдруг мучает совесть и он, вернувшись с полпути, начинает прибираться в доме. А потом, разойдясь в пылу уборки, начинает даже мелкий ремонт, и после, вытирая пот со лба, довольно осматривает проделанную им работу, пишет прощальную записку и уходит. На этот раз насовсем.

Я поискал глазами клочок бумаги, который мог бы быть подобной запиской, но ничего не нашел. Теща вернулась из комнаты, и снег уже таял на ее ногах, превращаясь в маленькие мутные капли на новом линолеуме. Она виновато посмотрела вниз и растерянно сказала:

– Ну что, разуться, что ли?!.

– Надо бы, Ирина Васильевна, – ответил я ей в тон и принялся снимать ботинки.

– Прикрой поплотнее дверь, – попросила меня теща, вытаскивая из-под буфета тапочки.

Я запер дверь на крючок и повернулся к теще.

– Саша, – сказала Ирина Витальевна, держа в руках тапочки. – Что здесь произошло? Ты что, решил сделать мне сюрприз?

Внутри я закатился в истерике, сгибаясь пополам от смеха. Более нелепой мысли и придумать было нельзя! Но тут же мелькнула и вторая идея – спустить все так, как есть. И тогда можно пропустить тонны разговоров – ненужных, нудных и отвратительно обязывающих:

– Ирина Витальевна, – скромно начал я. – С Новым Годом Вас!.. Со Старым Новым Годом, то есть:

– Ну, С-саша: герой! – теща немного восторженно посмотрела на меня, и я опустил глаза. Отчасти потому, что так следовало поступить новоиспеченному герою, а также, чтобы теща не заметила голой до синевы правды, отчаянно пытающейся выпрыгнуть из глаз с воплем: «Врет он! Врет!». Я разоблачился от тяжелой зимней одежды и помог снять пальто с Ирины Витальевны.

Наташкина мама не собиралась долго задерживаться в этот день на даче, да и сам я был бы рад убраться отсюда до наступления темноты. Нам и надо-то было проверить замки и окна, навести относительный порядок и протопить печку в доме. Всего лишь. Поэтому когда тещино пальто заняло свое место на пустующей вешалке, то моему пытливому взору тут же открылась широкая рельефная задняя часть женщины, затянутая в синие утепленные рейтузы. На ногах топорщились мохнатые шерстяные носки, а сверху на теще был облезлый свитерок, выцветший и некрасивый.

Однако, несмотря на небольшой рост Ирины Витальевны, грудь у нее была: В общем, безо всякого силикона она заткнула бы за пояс всех этих искусственных красавиц «Плейбоя» и «Пентхауса». Все это я высмотрел украдкой, косым взглядом. Ирина Витальевна ничего не заметила.

Она деловито сновала из комнаты на кухню и обратно, бесцельно перебирая вещи и строя из себя великого детектива. Я равнодушно следил за ней, пока не понял, что она не знает, что ей делать. Все, за чем мы сюда приехали, уже было сделано до нас.

– Саша, – позвала меня Наташкина мама. – Посмотри на втором этаже, там ничего не пропало.

Я встал с дивана, на котором уже успел пригреться и неторопливо стал подниматься по лестнице. Ступеньки скрипели под ногами, выдавая звук уютного дома, деревянную песнь тепла посреди зимней стужи. Еще не открыв дверь в комнату, я почувствовал, что там тоже все в порядке. Щеколда громко кликнула и дверь со вставленными матовыми стеклами неслышно распахнулась. Заранее улыбаясь, я нашарил выключатель и зажег люстру в комнате.

Какое счастье, что теща доверила мне подняться сюда!

Я растерянно шарил глазами от стены к стене. Мой взгляд метался по потолку, словно затравленный заяц, пока, наконец, не уперся в диван у окна. Тут я зажмурился и прислонился к дверному косяку.

– Саша! – послышался голос снизу. – Там все в порядке?

– Да! – немедленно отозвался я, как теннисист, примающий хитрую подачу. – Все в порядке:

На самом же деле: На самом деле все стены и потолок были просто увешаны искусственными фаллосами. Одного быстрого взгляда хватило на то, чтобы заметить, что здесь есть любой размер, любой цвет и твердость. От негритянского гигантского удава до подросткового стручка. Словно издеваясь над желаниями людскими, огромный и толстый, в рост человека, член, похожий на винтовочный патрон, невозмутимо возвышался в углу.

– Саша! – ступени снова запели деревянную песню, и я судорожно сжался в ожидании новых неприятностей. Я кусал губы, слушая как приближается Ирина Витальевна, а потом не выдержал и быстро шагнул из комнаты к ней.

Теща, одолевшая половину лестницы, испуганно схватилась за сердце.

– Саша! – возмущенно сказала она. – Ты меня не пугай так!..

Я виновато покачал головой и осторожно заметил, что в комнате все в порядке, и что нам пора бы ехать, потому что здесь, похоже, уже все сделано до нас, а если ничего не пропало, то:

Ирина Витальевна снисходительно выслушала всю эту болтовню и, решительно отстраняя меня прошла в комнату. Я весь сжался, покрываясь потом. Вот сейчас она все это увидит!… Вот крику-то будет!.. Или: интересно, как поведет себя сорокапятилетняя женщина при виде кучи фаллосов, найденных на собственной даче и служащих цели, в общем-то, довольно известной?:

– Саша! – в который раз за этот день она позвала меня?

– Да: – негромко сказал я, осторожно всовывая голову в дверь.

– Ты только посмотри: – теща стояла в глубине комнаты, возле дивана и что-то вертела в руках.

Чтобы у нее там ни было, я с огромным изумлением и облегчением увидел, что все эти искусственные члены исчезли. Стены были пусты, равно как и потолок, и даже в углу не было никакого «патрона», а стояла там всего лишь маленькая колченогая тумбочка. Теща склонилась над диваном, и я снова получил возможность детально рассмотреть ее задницу. Мысленно отметив, что под рейтузами рельефно просматривается резинка широких трусов, я все же был сейчас захвачен другим. Опустившись на стул у двери, я блаженствовал от предотвращенного скандала, лишнего крика, семейной катастрофы: И лишь когда Ирина Витальевна повернулась ко мне, я опять вернулся в реальность. Червячок беспокойства зашевелился в животе.

В руках теща держала большую черную плеть.

Такую плеть я видел всего дважды в жизни. Один раз в детстве, когда читал книгу о приключениях Буратино. Огромная страшная плеть внушительно выглядела в руках Карабаса Барабаса, и я все время старался пропускать эти страницы или, по крайней мере, не особо вглядываться в рисунки. Второй раз я наяву видел ее в одном московском секс-шопе – среди блистающей металическими заклепками специальной одежды для садистов-мазохистов. Тогда у меня не было времени как следует рассмотреть ее. Я всего лишь набрал свою кучу фаллосов, предварительно пояснив равнодушно-внимательной продавщице, что это все для моей ненасытной жены. И быстро вышел. А теперь:

Теща удивленно взирала на странную вещь, которую держала в руках. Если бы я был художником, то непременно бы нарисовал ту картину, которую увидел тогда: невысокая женщина, уже в годах, стоит в глубине комнаты, а черная, словно негр, плеть неловко торчит из ее сжатого кулака. Чуть колышущиеся «хвосты» и вой поднявшегося ветра на улице последним штрихом дополняют картину. Как и приятный сосновый запах деревянных стен.

– Ирина Витальевна:

– Саша:

Мы смущенно замолчали, а потом теща спросила:

– Это тоже подарок?

Она забила мне точный гол этим вопросом, подкосила легкой подножкой, запустила «подачку-неберучку», сделала шах. Осталось лишь мгновение до мата: время растянулось, а секунды камешками покатились вниз:

Внезапно я почувствовал страшную усталость. Мне стало глубоко наплевать на все мои неприятности, и если бы даже эта дача на наших глазах сгорела или отправилась в космос, то я всего лишь проводил бы ее глазами, а потом поехал бы домой. Можно и одному. Без тещи.

В реальность меня вернул страшный удар по плечу.

Я изумленно схватился за пораженное место и отлетел к стене. Второй удар пришелся на другое плечо, задев по дороге щеку. Кожа на скуле потеплела, и я понял, что там течет кровь. Чуть присев, я получил третий удар прямо посередине головы и рухнул на пол окончательно. Последнее, что я запомнил, были блестящие во мраке глаза:

Черные глаза моего незнакомца.

Встреча третья (продолжение).

Я возненавидел эту лампочку.

Она была маленькая, ватт на шестьдесят, и висела на кривом от природы проводе. Света лампочка давала мало, отбрасывая размытые тени на стены. И настойчиво влезала под мои прикрытые веки. В глазах уже давно плясали зеленоватые пятна от раскаленной вольфрамовой спиральки, и конца не было видно этой пытке. Я застонал и заворочал затекшей шеей. В голову кто-то настойчиво стучался и просился войти. Щека саднила, но не настолько, чтобы биться в истерике от боли.Хуже всего было с плечом – оно превратилось в проспиртованный комок ваты, уже подожженный спичкой.

– Очнулся? – ласковый голос мягко вывел меня из забытьи.

– А-а: – хрипло сказал я, пытаясь что-либо разглядеть сквозь толпу зеленых «зайчиков» в глазах.

Потом кто-то наклонился надо мной и наконец загородил проклятую лампочку. Я благодарно застонал и попытался прикрыть глаза рукой. Но в кисть вцепилось многотонное животное и не дало мне шевельнуться. Все попытки дернуться другой рукой и даже ногами ни к чему не привели. Меня распяли, словно на кресте. Впрочем, одно отличие все же было – мои ноги торчали к потолку под прямым углом.

– Ну вот и ладно, – сказал голос, и я наконец узнал Ирину Витальевну.

– Ирина: – начал было я, но она меня перебила:

– Для тебя, морда, я теперь – Госпожа Ирэн! Изволь обращаться ко мне только так! А иначе:

Теща поднесла какую-то штуку к моему лицу. Напрягая зрение, я смог рассмотреть ту самую плеть, которую она нашла наверху. Я почувствовал одуряющий запах свежей кожи, и мои ноздри расширились.

– Да вы что, охренели?! Развяжите: меня, – гаркнул я, но последние слова дались уже с трудом, потому что вопль отдался в больной голове, и надлежащего эффекта мои слова не произвели.

– Покричи, покричи: – ласково проворковала Ирина Витальевна и отошла от меня, снова уступив место лампочке.

Я сощурился и поднял голову, несмотря на боль.

Наташкина мама стояла недалеко от кровати, на которой я был распят и, улыбаясь, смотрела на меня. Она скинула свой облезлый свитер и теплые рейтузы и осталась лишь в своем большом лифчике и широких бабских трусах. Не знаю, что на нее нашло, но лифчик она затянула так, что ее огромные груди двумя пушечными ядрами торчали спереди. Потом она встала, и я увидел, что от хлопчатобумажной ткани в горошек осталась лишь узкая полоска, поднятая высоко на бедра и туго заятнутая резинкой. Когда же она повернулась ко мне спиной, то вся, без исключения, задница предстала-таки на мое обозрение. Но рассматривать ее у меня уже не было охоты.

Мне стало страшно.

Я еще не совсем понял, что послужило причиной такого резкого изменения в Наташкиной маме, но Госпожу Ирэн она сделала из себя весьма удачно: перетянутые в «хвост» волосы на затылке, торчащие из-под ткани волосики в паху, врезавшаяся в кожу резинка лифчика и трусов: И грозное помахивание плетью. Это меня пугало больше всего. Я уже отведал ее прикосновений, и не скажу, что был от них в восторге.

– Развяжите меня, – попросил я ровным голосом. – Пожалуйста.

Ирина Витальевна кивнула и сказала:

– Да ради Бога!

Она подошла ко мне, как львица подходит к зебре, когда та уже бездыханная лежит на земле. Теща была мало похожа на львицу – если только на очень упитанную и донельзя ленивую, – но увернный взгляд, которого я раньше никогда не замечал, энергичные потряхивания плетью, поцелуев которой я уже получил: Мне не надо было объяснять два раза о том, кто здесь из нас жертва, а кто охотник.

Наташкина мама не стала меня развязывать. Легонько дотронувшись до узлов на веревках, она довольно скривилась, а потом уже более холодно обратилась ко мне:

– Если будешь делать все как надо, то больно не будет!

– А как надо? – я весь сжался в предчувствии недобрых вестей.

– А никак не надо, – задумчиво съязвила теща, рассматривая блики на граненых боках плетки. – Всего лишь расслабься: И постарайся получить удовольствие! Так, кажется, говорят у вас.

– У кого – у вас? – я помрачнел, сразу поняв, к чему она клонит.

– У мужиков, – пожала плечами Ирина Витальевна и вышла из комнаты.

Я покрылся холодным потом. Эта сбрендившая стерва могла сейчас сделать со мной все, что ей угодно. Избить, изнасиловать (само собой!), покалечить или даже убить! Последнее предположение меня никак не устраивало, и я стал лихорадочно искать пути к свободе. Еще никогда в жизни моя машина не казалась мне настолько далекой и желанной. Мой оставленный на улице «Жигуленок» должно быть уже присыпан снегом. И двигатель остыл. А про салон и говорить нечего.

Ясно представив картину «Как я сажусь за руль», я принялся извиваться всем телом, стараясь хотя бы ослабить путы. Интересно, где это теща научилась делать такие узлы? За вязанием носков, что ли? И эта ее садо-мазо-направленность: Давно с ней такое?

Мои попытки ни к чему не привели – я лишь затянул узлы плотнее, и левая кисть начала дубеть от недостатка крови. Еще полчаса, и можно смело вызывать «скорую». Я тоскливо глянул в сторону окна. Там было темно. И тихо.

– Твою мать!.. – всхлипнул я, стискивая зубы. – Падла драная:

– О! – негромко воскликнул знакомый голос где-то в комнате. – Ты уже ругаешься?

И тут же какая-то тень зашевелилась в углу, послышались тяжелые, звучные шаги, и в тесном круге света появился человек. Он был закутан в плащ по самый подбородок, мохнатая шляпа с перьями закрывала его голову, и я ничуть бы не удивился, если бы он откинул всю эту бутафорию и запел арию из «Мефистофеля». Мужчина точным жестом снял плащ и шляпу, небрежно бросив все это на стул, где пару минут раньше была рехнувшаяся Госпожа Ирэн.

– Ну вот, – сказал знакомый голос. – Теперь мы лишены всех условностей и между нами никого нет.

Я тяжело вздохнул. Передо мною стоял тот самый гаишник из этих, как там их: Тополищ, что ли?

– Что вам надо? – усталым и недовольным голосом спросил я, закрывая глаза.

– Ну-ну, мы не в магазине, верно? – мужчина рассматривал меня, как какое-то животное в зоопарке.

– Верно, – покорно согласился я и продолжил равнодушным голосом. – Какая радость, что вы сюда заглянули. Меня тут вроде как извести хотят: А мне сегодня хоккей по второй пропустить не хотелось бы: Как вы насчет того, чтобы меня освободить?

Мужчина прищурился и отвернулся в сторону двери.

– Как мало человеку надо для счастья: – пробормотал он, но я услышал.

– Да, я согласен.

– Что? – гаишник недоверчиво посмотрел на меня. – С чем ты согласен?

– С тем, что: человеку для счастья надо: мало, – запинаясь, произнес я. Я испугался, что мужчина сейчас уйдет и оставит меня на растерзание этой стерве. Видимо, мое выражение лица позабавило гаишника, потому что он от души расхохотался и даже присел на стул. Не знаю, что он нашел здесь забавного, но я попытался вторить ему, выдавливая из себя мелкий, дерганый смешок.

– Неплохо, о-хо, неплохо, – мужчина отсмеялся, вытирая выступившие слезы. – И что же тебе сейчас нужно?..

Я нахмурился. Он что, издевается, что ли?! Что мне сейчас нужно: Чашечку кофе и билет на Канары!

– Для начала, неплохо бы снять эти веревки, – осторожно начал я.

– Ты знаешь, – гаишник криво улыбнулся, – я ведь не Золотая Рыбка и не джинн там какой-то. Так что исполнение трех желаний ты от меня вряд ли дождешься: И потом, я у тебя не на службе, и за все придется платить!

– Деньгами? – негромко спросил я для проверки.

Он отрицательно помотал головой.

– Значит, натурой, – предположил я, презрительно скривив губы.

– Для начала, – он передразнил меня с холодной язвительностью, – скажи мне, чего ты хочешь: Чего ты действительно хочешь!

Я помолчал, стараясь понять, чего он ждет от меня.

– Освободиться, – сказал я и ахнул от боли в плече.

– Нет, – коротко ответил мужчина и встал со стула.

Я снова умолк.

– Уехать домой: Теплая ванна: Куча денег: Любимая жена: – желания посыпались как из рога изобилия. – Классная машина: Хороший контракт: Шикарный дом:

– Врешь! – в негодовании воскликнул гаишник, подходя ко мне. – Врешь!

– Да не вру я вам, – обидчиво произнес я, потому что был абсолютно уверен в искренности своих желаний. – Чего мне врать-то?

– Ты врешь не мне: – негромко сказал мужчина и наклонился ко мне. – Ты самому себе врешь:

Я недоверчиво улыбнулся, а потом даже рассмеялся. Меня очень расстроило окончание сегодняшнего дня в свете происшедших событий, но последние слова гаишника были до того нелепы, даже глупы, и так не подходили к ситуации, что это было действительно смешно. Я захлебывался в судорогах, поднявшихся из глубины живота и корчился от боли в плече и руках, но никак не мог остановиться. Я ржал как конь, и мой смех затопил комнату за считанные мгновения.

Мужчина выпрямился, холодно улыбнувшись в ответ на мое неуемное веселье.

– Когда закончишь, скажешь! – бросил он через плечо и направился к дверям.

– Подождите! – взмолился я. Дикий смех исчез мгновенно, и мне снова стало страшно. – Подождите, не ухо:

– Что ты хочешь? – страшным голосом заорал гаишник, резко повернувшись ко мне.

– Трахнуть эту старую суку!! – не своим голосом заорал я в ответ. – Отодрать ее на месте!.. Засадить ей в:

Мой вопль заставил зазвенеть стекла в темном полированном серванте. Я словно воспарил над полом и наблюдал за этой сценой со стороны. Как я лежу – связанный, с багровым рисунком на лице, орущий и жутко напуганный. Как мальчик.

И хищная поза незнакомца. Скрюченные в кулаки пальцы, выдвинутый острый подбородок, изящные складки плаща на полу: Он вырвал из глубин моего сознания самый большой репей и преподнес во всей красе. Я был испуган и удовлетворен одновременно. Потому что это было правдой, в которой я не мог признаться даже самому себе. И только тоненькой ниточкой пульсировала мысль о том, как бы не улышала Ирина Витальевна наши громкие голоса, наш ярый ор:

– Трахнуть: – я поморщился от боли в горле и закашлялся. – Т-ттрах:

– Тогда чего ты ждешь? – мужчина спокойно устроился на стуле, изучая свои ногти на левой руке.

И тут я обнаружил, что ничто больше меня не удерживает на этом диване. Веревки по-прежнему опутывали руки и ноги, но не сжимали их. Я изумленно замер, а потом со стоном согнул руки в локтях, закрыв, наконец, глаза от тягостных лучей лампочки. Ноги рухнули, подпрыгнув на мягком диване, и я скорчился от резкой боли в животе. Потом уже, перевернувшись на бок, на меня сошла такая благодать от перемены позы, что я снова застонал, но на этот раз от удовольствия.

И сейчас мне не было никакого дела ни до сбрендившей тещи, ни до этого всезнающего магического незнакомца, чьего имени я так еще и не узнал, ни до того, что уже поздно, судя по темноте за окном: Мне хотелось лежать вот так, замерев, дыша тихонько и тонко, словно осенняя паутинка.

– М-да, – изрек мужчина за моей спиной.– Видно, придется все делать самому!..

«Ага!», мысленно позлорадствовал я. «Иди и делай все, что тебе захочется!: Ты ведь у нас такой всесильный!». Уткнувшись носом в стенку, я упивался полумраком, освобождая глаза от толпы зеленых «зайчиков». Поэтому-то я и не сразу понял, что за звуки раздались из соседней комнаты. Какое-то кряканье и уханье, стоны, горловые порыкивания: Похоже на клетку с совокупляющимися павианами в зоопарке. Ну и пусть они там трахаются! Эта поездка на всю жизнь отбила у меня охоту подсматривать за тещей, чего-то желать и тайно надеяться. Все! Кончились эти детские забавы. И никаким калачом меня теперь не заманить на эту дачу, да еще в компании с Наташкиной мамой!

Когда затекшие покалывания в руках и ногах наполовину утихли, я попытался встать с кровати и мне это удалось. В голове изображение комнаты крутанулось пару раз и застыло. Боль в плече превратилась в тупую иглу, которую невидимый инквизитор медленно поворачивал, расширяя рану и наслаждаясь моими мучениями. Шишка на голове – я потрогал ее – больше не беспокоила, хотя немного льда не повредило бы. «Надо снегу на улице набрать, вот что», подумалось мне, и я направился в прихожую.

А там, на залитом кровью полу, неловко скорчившись, лежала Ирина Витальевна – голая, вся исполосованная жестокими и сильными ударами знакомой мне плети. Толстые груди женщины мясным куском громоздились в солидной луже крови, а из растопыренной промежности торчала обломанная свеча.

Я молча смотрел, а потом перешагнул через женщину и направился в кухню – умыться и привести себя в порядок.

А-ск, осень 2000г.