Падение твердынь

     О-о-о, когда же этот скучный урок закончится?! За окнами класса светился увядающим осенним золотом сентябрьский день, и Владик (назовем так нашего героя) с отвращением посмотрел на лежащий перед ним на школьном столе учебник литературы. Не будучи плохим учеником - напротив, ему все давалось легко, слишком даже легко -, Владик часто скучал на уроках. Учителя тщетно пытались заставить его сосредоточиться: во время занятий мысли его витали где-то далеко. Вызовут к доске - он отвечает с блеском. Ну что с таким учеником поделать? Вот и сейчас ему совсем не хотелось думать о каких-то героях романов Льва Толстого, и, глядя перед собой невидящим взглядом, он погружался в дивные воспоминания. Прошедшее лето оставило у Владика яркие воспоминания, которые были намного притягательнее любых уроков:

     Вспоминать о летнем отдыхе на даче ему было тем приятнее, что там произошло нечто такое, что поразило его до глубины души и освободило его от наивных детских страхов. Дело в том, что с раннего детства Владик рос под властной опекой своей матери. Мать была по натуре очень властной, к тому же, видимо, считала естественным руководить каждым шагом своего сына. То, что в семье он был единственным ребенком, лишь усугубляло ситуацию, сосредоточивая всю родительскую энергию на одном Владике. Он не просто уважал свою мать - он ее боялся, тем более что она порой подкрепляла властный тон своих слов увесистым подзатыльником. Авторитет матери в глазах Владика был неколебим: это была настоящая властная твердыня! И вот, наконец, этим летом пришла минута, когда эта твердыня рухнула.

     Владик загорал на лужайке на заднем дворике дачного коттеджа. Расстелив старенькое покрывало на мягкой шелковистой траве, он нежился в лучах ласкового июльского солнышка, лежа навзничь и прикрыв глаза от солнца козырьком выгоревшей бейсболки. Казалось, он задремал. Видимо, так и подумала его мать, когда ей вздумалось нарвать скороспелой вишни с куста, рядом с которым и загорал Владик. Чтобы достать до веток, надо было перешагнуть через него, что Инна Семеновна (таковы имя и отчество матери Владика) и сделала недолго думая. Сделав широкий шаг одной ногой, чтобы перешагнуть через дремлющего, как ей показалось, сына, она стала срывать крупные спелые вишни, и это занятие, видимо, так увлекло женщину, что она оставалась в этом несколько неудобном положении несколько минут. Владик впоследствии не раз ловил себя на том, что с удовольствием вспоминает эти минуты: когда его лицо вдруг перестало ощущать ласковое прикосновение солнечных лучей, он приоткрыл глаза и движением головы стряхнув прикрывавший глаза от солнца козырек бейсболки, и увидел то, чего никогда прежде не видел - обнаженные женские гениталии.

     Легкий материн сарафан из цветастого ситца был надет на голое тело. На этом смуглом от загара теле (мать целые дни проводила загоря на пляже) не было трусов. Наверное, мать их просто не надела, когда переодевалась после загорания на пляже. То, что открылось глазам Владика под накрывшим его лицо длинным подолом сарафана, буквально потрясло его. Мать, властная и жесткая, не терпящая возражений, вдруг оказалась перед ним, 15-летним мальчишкой, в таком непривычном виде!

     Владик не мог отвести глаз от представшей его взору густой поросли вьющихся русых волосков между женских бедер. Ноги были широко расставлены, и Владику было видно, что эта поросль покрывает не только материн лобок, ее половые органы, но продолжается и далее, на промежности, и даже из ложбинки между ягодицами, там где угадывалась впадина заднего прохода, виднелись несколько вьющихся волосков.

     До этого момента Владик как-то никогда не давал себе отчета, красива ли его мать, нравится ли она мужчинам. Наверное, она должна была привлекать мужские взгляды - статная, красивая женщина тридцати пяти лет, с роскошными русыми волосами, высокой грудью и крутыми бедрами. Ей шло любое платье, даже без всяких украшений она была очень привлекательна. Но то, что у нее было под платьем - это всегда было скрыто от мужских глаз, и вот теперь эти сокровища неожиданно открылись глазам сына.

     Зрелище было таким непривычным, так возбуждала сама мысль, что все это великолепие мать тщательно всегда прятала от чужих нескромных взоров, что Владик жадно стал вглядываться туда, где под завитками тончайших русых волосков угадывалась выпуклость женского лона. Это сокровенное для любой женщины место было слегка различимо под русыми зарослями, но Владик невольно дорисовывал в своем воображении то, чего не видел, и получалось, что перед ним роскошная выпуклость, разделенная надвое обворожительной складкой срамных губ.

     Тонкий ситец почти ничего не затенял, так что Владик смог, прикидывая на глаз, определить размеры представшей его взору половой щели. Он был поражен: лоно у его матери было весьма большое, длина его от переднего края клитора до самого заднего края, где за сошедшимися краями срамных губ (они немного выступали из волос) начиналась промежность, составляло примерно 14 сантиметров. Женщина между тем слегка двигала ногами, переступая вдоль вишневого куста, и Владику были видны не только смуглые материны ляжки, не только ее гениталии, но и соблазнительно перекатывающиеся полушария женских ягодиц, которые своей почти молочной белизной резко контрастировали с потемневшими от загара бедрами (впрочем, и на ягодицах был легкий загар, что навело Владика на крамольную мысль, что мать иногда бесстыдно загорает голой).

     Однажды, когда мать расставила ноги особенно широко, потянувшись к дальней ветке, он увидел ее раскрывшиеся, словно в безмолвном сексуальном призыве, валики лона, эти так называемые большие срамные губы, между которыми выпирали две извилистые бахромки (малые срамные губки, догадался начитанный Владик). Ему показалось даже, что там, на малых срамных губах, он разглядел капли влаги.

     Что это были за капли? - гадал он потом. Были ли то капли речной воды, не вытертые после недавнего купания, или то были капли пота (день был и впрямь жаркий, может потому мать и не надела трусов)? А может быть, его глаза впервые увидели влагу, которая выделяется у женщины из лона при половом сношении - ведь мать могла там, на речном пляже, кому-то незадолго перед тем отдаться (что было не такой уж невероятной догадкой, как он позже убедился). Оставалось лишь гадать. Обоняние тут ему не помогло, он ощущал целый букет запахов (и запахи цветущей поляны, и запах пота на собственном теле, и запах мокрого белья, которое сушилось на веревке тут же рядом...)

     Блаженствуя, он пожирал глазами женские тайные места, пока мать через несколько минут не отошла в сторону. Увлеченная сбором ягод, она и не подумала посмотреть на лицо сына, иначе к своему удивлению и стыду она увидела бы, что Владик совсем не дремлет. Конечно, она поняла бы, что его глаза неспроста широко раскрыты. Но она на него даже не взглянула...