Ведьмина рыбалка

     Картина Рембрандта "Даная" - гимн любви и женской красоте. Гимн, звучащий сквозь века. Шедевр европейского возрождения. Но мне она внушает ужас, я ее без содрогания видеть не могу. Странно? Не это странно, а то, что к этому привело…

      К середине того лета, женский вопрос стал невмоготу, постоянные разборки с любимыми, в стиле "любишь - не любишь", были поперек горла, и я решил сбежать от них на рыбалку.

      Самым большим препятствием к этому побегу, была проблема с палаткой, которую сожгли, по глупой неосторожности, в прошлый раз, на объединенных праздниках "Большой ухи" и "Большой пьянки". Жить стало негде. Но, неосторожно отмахнувшись от этой проблемы, я решил влезть на постой к кому-нибудь из местных, и оказался в тряском Пазике - "Хочу быть Икарусом", который повез меня прочь от выяснения отношений, и слезоточивой болтовни.

      Автобус катился по полуденной жаре, которую трепал ветерок, задувавший во все окна. Попутчиков было не много и, так как природа не терпит пустоты, все свободно распределились по жаркому автобусному чреву. Я сидел, со своим рюкзаком и удочками почти у входа, за один ряд до кабинки водителя. Лицом ко мне, прислонившись спиной к пластиковой водительской перегородке, села девушка. Не красавица, но с приятным и симпатичным лицом, начинавшая входить в пик девичьей формы охотницы за мужским полом. В меру наложенный макияж, накрашенные ноготки, короткое платье, открывавшее стройные зацелованные солнцем ноги, не подойти и не заговорить с этой "Дианой", было невозможно. Невозможно, но не для меня, я видел насквозь все эти женские повадки - для того и села на неудобное место, спиной к водителю, чтобы все желающие могли на нее полюбоваться. Я демонстративно достал газету, не для того я удрал из города, чтобы тут же заводить новый роман. Вот вернусь, тогда другое дело, - на каждую Диану по капкану!

      Когда глаза устали от чтения на тряской дороге я посмотрел вперед и увидел, что девушка дремлет, откинувшись на перегородку водителя и положив под голову какую-то кофту. Руки ее лежали на сиденье, ладошками вверх. Колени больше не прижимались друг к другу, а свободно разошлись и ее ноги стало видно почти до трусиков. Хорошие ноги - стройные, загорелые, покрытые золотистым пушком, они были метрах в полутора от моих глаз, и я уже пожалел о своем целомудренном решении. Собрав свою волю в кулак, я стал смотреть в окно. Пейзаж не впечатлял. Тянулись поля, в рамках из корявых кустов "а ля саксаул". Целые поля скуки. Это за окном, зато внутри автобуса бесплатная эротика. Халява сэр! Я опять посмотрел на девушку. Расслабившись во сне, и покачиваясь на сиденье, она немного сползла вниз и короткий подол ее легкого платья, вообще перестал что-либо скрывать. Мне стали видны не только ее ноги до самого верха, но и почти все белые трусики украшенные узкими кружевными полосками. Белизна трусиков светилась, по сравнению с загорелыми ногами. Ткань обтекала живот и складками, повторяющими складки ее тела, устремлялась в самый низ. Глаз было не оторвать. Я вцепился в свои удочки, превратившиеся в фаллический символ, и из последних сил боролся за свободу воли.

      Хватит, сыт по горло, аж из города удрал! Я опять уставился в окно, за которым тянулись все те же унылые кусты - кустики, кустики - трусики, трусики - кустики. И что за пошлость в голову лезет. И опять, так близко и так волнующе, девичьи ноги, кружева между смуглой кожей и белой тканью, круглый живот. Кусты - кустики...

      Так я промучился еще минут сорок, пока автобус, устало вздохнув, не остановился посреди деревенской улицы, вившейся вдоль Черной речки, к которой я так стремился. Выйдя из автобуса, я наконец избавился от наваждения, а девушка, так и не узнав причиной кипения каких страстей она была, покатила дальше так и не проснувшись.

      На улице стояла не просто жара, а жара душная, обещавшая приближение грозы и вселявшая тоску, так как с грозой рыбалка накрывалась. Сдаваться и убираться в город на попутке не хотелось, кроме того, была надежда, что дождь будет кратковременным и завтра все пойдет как надо.

      Время было послеобеденное, по телевизору шел очередной сериал и на улицах не было даже собак. Таскаясь по дышащей зноем улице, я заходил то в один дом, то в другой, но радости по поводу моего появления никто не испытывал. У всех кто-то гостил, жили внуки из города, или просто боялись посторонних. Ветер гонял по улице пыль, свивая ее в небольшие жаркие смерчи, настроение уже стало портиться, когда один сердобольный дедок посоветовал сходить к бабке Зине.

     - Она можа пустит, у нее никогда никого не бывает. Правда ежели чертей не боишься.

     - А что, там водятся?

     - А водятся, не водятся, но говорят не чисто у нее. Смотри сам.