Семья Мэнсфилд (продолжение)

Глава шестая
ДНЕВНИК ФИЛИППА МЭНСФИЛДА

ДНЕВНИК СИЛЬВИИ
Папа ведет себя очень странно. Может быть, все это потому, что ему не хватает мамы, но я так не думаю. Он никогда не упоминает о ней и только однажды, несколько уныло спросил, поеду ли я в Ливерпуль на Рождество. Вот еще одна проблема! Не думаю, чтобы ему очень нравились мои тети, а я их люблю. Может быть, этого не надо. Они иногда очень нехорошо ведут себя со мной, особенно в постели, но я уже достаточно выросла, чтобы озорничать. Так говорит тетя Мюриэл. Она говорит, что большинство дам такие, только не всегда показывают это на людях. Никогда не знаешь вот в чем прелесть, так она говорит. Они трутся своими штуками о мою, и это очень приятно. Может быть, мне не нужно этого записывать. И к тому же я думаю, что мама всегда вела себя хорошо. Роза сказала мне очень плохое, ужасное. Она сказала, что когда она укладывала салфетку папе на колени, то почувствовала его штуку и она была очень твердая! Я не сказала ей, что он целовал меня в шкафу и что я тоже ее почувствовала. К тому же, это мог быть просто большой ключ. Тетя Джейн спросила, трогал ли он меня в темноте за попу. Я сказала: "Конечно же, нет!" но в точности не могу вспомнить. Все это было так быстро. Я ничего не имела против, чтобы он меня целовал. Когда-то я сидела у него на коленях, но ему это больше, видимо, не нравится. Вчера ночью я одела черные чулки. У меня еще новые панта-лончики, розовые. Тетя Джейн сказала какую-то грубость про моего пони. Мне еще никогда не приходило в голову заглядывать туда. Но оно, все-таки, очень большое, а иногда начинает блестеть. "Это Природа и ничего страшного", говорят они. Седло трет мне между ногами, и от этого иногда становится жарко. Тетя Мюриэл говорит, что мне это полезно и что я должна в это время двигать попой взад и вперед, как тогда, когда она делает там языком. Мы с Розой вчера были у них в постели. Я слышала ее стоны, Я рада, что она такая же плохая, как и я. Теперь мне этого не стыдно.

ДНЕВНИК ФИЛИППА
Нет для меня спасения в собственном доме. Может быть, никогда и не было: возможно, я собственный пленник. Меня преследуют, ставят ловушки, я не знаю, куда бежать, и много времени провожу на кушетке в своем кабинете, в полном отчаянье, пока вокруг раздается хохот, шутки, которые заставляют меня ощущать себя еще более прискорбно, чем когда-либо. Мое писание прервалось. Даже собствен-ная рукопись кажется еще более деревянной, чем могла показаться когда-то. Я не могу читать ее своими меркнущими глазами, но почему-то, о ужас, начинаю читать глазами Мюриэл и Джейн, которые побуждают меня писать вещи, которых я писать не могу. У женщин есть тело, дорогой, и губы. Изобрази их такими, как есть, а не наподобие манекенов в магазинах готового платья. Я проклинаю себя за то, что вступаю с ними в споры по этому поводу, но не всегда удается хранить молчание. Они умеют разгово-рить, заставляя отвечать на вопросы, которые сперва кажутся невин-ными, но потом оборачиваются совсем по-другому. Ты можешь описать женские губы? спросила Джейн. Поначалу я ей не ответил, но на повторный вопрос сказал, что, конечно, могу. Такое у писателя ремесло. Правда? Тогда опиши мои... или Мюриэл... или даже губы Сильвии. Страстные, мягкие, теплые, там и здесь смоченные медовой влагой. Видишь я не владею тем искусством слова, которым ты хвастаешься, зато могу сказать то, чего ты не можешь написать. Что касается бедер... Хватит, пожалуйста! Я не буду писать аморальностей, отве-тил я так спокойно, как только мог. Час был поздний. На ней был пеньюар. Через его складки, или же сквозь туман его складок, если ей так больше понравилось бы, я рассмотрел, что на ней были только чулки и сорочка. При каждом движении ее ног я .мог видеть то, чего джентльмен видеть не должен: эту греховную темноту между бедер. Живот тоже вполне просматривался. Да на тебе паранджа, Филипп. Для иных женщин это ничего, но мужчине не надо. Разговаривая таким образом, она обошла меня и встала за спиной, потому что я успел вскочить с кушетки и пересесть на простой стул. Сейчас же что-то упало мне на лицо и обвилось вокруг шеи, почти задушив. Это был шелковый поясок ее пеньюара. Я начал рьяно сопротивляться, упрашивая ее прекратить эти глупые игры. Но мне все никак не удавалось зацепить этот поясок пальцами. Ради Бога, мне трудно дышать, хрипел я. Сквозь гнутую спинку стула она надавила мне коленом в спину. Здесь же вошла Мюриэл и, заперев дверь, ринулась ко мне. На ней тоже был пеньюар, а под ним - всего лишь чулки с подвязками и сапоги на пуговичках, доходившие до колен. Ее вид был столь злобен, что мои глаза расширились. Я снова попытался сорвать веревку. Колено Джейн больно давило в спину, а в руке Мюриэл появился длинный шпагат. В мгновение я оказался их пленником, потому что Мюриэл, быстро наклонившись, привязала мои ноги к стулу. О коварство, о зловред-ность! Она слишком хорошо знала, что я не могу ударить женщину ни ногой, ни рукой, ударить так, как мне этого хотелось. Я только напрасно рвался, не в силах действовать так же жестоко, как они. Одной рукой Джейн еще больше сдавила пояс, а другой внезапно схватила меня за волосы. Нет, нет, я не буду писать об этом... Постыдный, страшный поступок. Пусть небо упадет на их головы за это коварство и злобу. Меня оставили лежать, слабого, оглушенного вероломным актом, прев-ратившим меня в ничтожный и послушный комок. Даже сейчас, при воспоминании об этом, у меня дрожат руки.

ДНЕВНИК ДЖЕЙН
Что за прелесть пенис у Филиппа! Милый бедный идиот, он пытался скрывать свое удовольствие, но у него не вышло, и он разразился соплями, как мальчишка, пока Мюриэл откачивала его резервуары и высасывала его сперму своей дурной щелью. Если бы она его так не вымотала, я бы тоже взяла свою долю. Однако, стул наделал грохота. Я боялась, что Сильвия проснется. Кроме того, в кабинете Филиппа ужасно скрипит пол. Нам не следует этим там заниматься. Как он дико затряс головой (или, по крайней мере, пытался!), когда Мюриэл сбросила пеньюар и расстегнула пуговицы на его брюках, потягивая его ружье, пока оно не вскинулось, как следует, перед игрой, а набалдашник не забагровел, не стал таким блестящим и влажным, как нравится жадной женщине. Бледные голубые вены гордо вспучились у его основания. А теперь, любовь моя... сказала Мюриэл. Его ноги были стянуты вместе, так что ей удалось присесть над ним почти верхом, отчего ее титечки колыхались прямо у его носа, когда она запустила руку вниз, чтобы привести ружье в нужное положение у раскатавшихся губ под ее кустом. Боже, как он хрипел, сипел и дергался все это время! Не спеша, она помяла его шары, немножко сдавленные, но оттого выглядевшие еще больше и аппетитнее. Минутку, минутку, Филипп, сказала Мюриэл, как будто он и сам жаждал продолжения. С каким умом она иногда заводит такие нежные разговоры, тихие прикосновения... Это ведь она тогда первой соблазнила дядю Реджи, а потом привела меня к нему в постель. Нет! удалось простонать Филиппу, когда наконец розовые губки Мюриэл приняли без остатка его набалдашник; ее глаза за-крылись, а ноги задрожали от этого невыразимо шкодного контакта. О, как хорошо! пробормотала она. Я приспустила поводок Филиппа и положила руки ему на плечи, потом наклонилась и поцеловала сестру в губы. Наши языки стали играть. Ее руки обхватили его и, таким образом, связали Филиппа. Боже мой, Боже мой! стонал он дурак, которого вели в Рай! Оттрахай меня хорошенько, Филипп, потому что тебе так хочется, выдохнула Мюриэл. Ее бедра плавно поднимались и опускались. Я видела, как его петух проклюнулся, а потом снова потонул в тесной расщелине ее передника, в то время как он совсем отвернул лицо. Не держи его больше Джейн. Я его буду качать. Я заставлю его кончить, сказала она. Ее голос окреп. Она намерилась выдоить его крепко, и сделала это. Впрочем, он был так несчастен и так возбужден (хотя, я уверена, он до конца будет это отрицать), что обтрухался быстрее, чем ей было нужно. По выражению его лица и по ее сжатым скулам я поняла, что потоки его спермы обрушились рановато. Мы его обязательно научим, Джейн, она оставалась сидеть на нем, дергая своей полной задницей у него на коленях, пока он стонал, как потерявшийся ребенок. Наконец, оно выскользнуло оттуда, вялое и мокрое, рассопливив-шееся, как говаривал дядя Реджи. Теперь ты заснешь еще лучше, сказала я Филиппу, не за-мечавшему, что я развязала его ноги. Он выглядел как манекен или кукла с обрезанными веревочками. Звери... Дикие, грязные звери, промычал он, когда мы вы-ходили. Мюриэл говорит, что он еще заплатит за это замечание. Не могу ее осуждать. Нужно же его как-то наставить на путь истинной чувственности!

ДНЕВНИК ДЕЙДР
Теперь я запираю свою спальню, когда ухожу. Ричард не должен снова забраться и спрятаться там. Я намерена избавиться хотя бы от этого извращения, что бы там ни куковала Эвелин. Однако, каким богатым событием стала пятница! Я не знаю всего, что там произошло на самом деле, и это само по себе возбуждает. Я представляла Клодию изломанной и жесткой молодой особой, но вместо этого нашла ее невысокой, стройной и тихой; некоторое опа-сение, и правда, читалось в ее глазах. Красивое платье голубого цвета в белых разводах, как и широкополая шляпа; длинные белые нитяные перчатки по локоть она оставила надетыми, потому что был вечер, и это сделало ее просто очаровательной. Что касается форм, то она великолепно вылеплена природой, особенно нижние части, подчеркнутые длинными стройными ногами. У нее орлиный нос, длинные ресницы, небольшая верхняя губа и полная, требующая поцелуя, нижняя. Всего нас было пятеро: две женатые пары и я. Муж Клодии, его зовут Эван, бойкий, среднего роста и недурной на вид парень. Однако же я почувствовала, что он не тот человек, у которого станешь покупать лошадь, не убедившись, что все ее копыта и правда ей принадлежат. Это моя любовь. Она вся дышит сладким согласием, не правда ли? спросил он у нее под конец тирады и поцеловал в щеку; она вся зарделась от того, что эту маленькую вольность заметили окружающие. Пожалуйста, Эван, не говори так. Я не знаю, о чем ты говоришь, и наши друзья тоже не знают. Мы только на полчаса, сказала Клодия, которая выглядела, как затравленный голубок, опу-стившийся на ветку, которая, возможно, не выдержит его веса. Мы говорили о любви, голубушка, сказала Эвелин, как раз до твоего прихода. Я поклялась Дейдр, что сегодня вечером она увидит ее цветение. Давай, для забавы, конечно же, составим маленький уговор, что все мы по крайней мере поцелуем тебя, прежде чем ты уйдешь. Здесь внезапно наступила тишина. Все взгляды обратились к Клодии, которая не знала, куда ей девать свои руки в белых перчатках, зардевшись так, что освещала комнату наподобие лампады. Она притво-рилась, что ничего не слышала, и огляделась вокруг, словно только сейчас поняла, куда попала. Ну, что ты нам скажешь, голубушка? с напускной серьез-ностью спросил Эван. Кто первым будет тебя целовать? Можно, я поцелую Эвелин? И ты тоже? Или ты заключишь в свои объятия Мориса, который так жаждал прикоснуться к тебе все эти месяцы? Застывшая Клодия просто в изумлении смотрела на мужа, как будто все это было нереально и все действительно происходило во сне. Это Эвелин предложила, чтобы первой поцеловала Клодию я. И так будем продолжать, каждый по очереди, сказала она, пока Клодия медленно погрузилась в свое кресло и крепко сжала подлокотники. Она действительно лишилась дара речи, отчего я, к своему удивлению, ощутила сильное нетерпение вместо той заботливости, которой ожидала. В конце концов, она была не девушка и вовсе не малолетняя. В комнате повисла тишина. Все глаза смотрели на меня, кроме Клодии, которая уткнулась куда-то в пол. Я очень хочу поцеловать ее. Я хотела добавить: "если ей захочется" но почему-то не стала. Ей нравится, когда у нее во рту чужой язык, сказал Эван, на что Клодия, кажется, пробудилась от своего сна и завизжала, что ей не нравится. Этот плач был таким глупым. Молодая женщина поопытнее ска-зала бы, что ей все это нравится, но не более того, и больше она ничего не позволит. Однако, не можем же мы подыскивать ответы для других... Эван, я ухожу одна, в отчаянии сказала Клодия и подня-лась, чего ей, по-моему, делать вовсе не следовало, потому что Морис сразу же подошел сзади, обхватил за талию и прижал обе ее руки по бокам, заметив мне, что можно приступать. Посреди раздавшихся криков Эвелин спокойно сказала: "Подождите, дайте мне расстегнуть ей платье", что и сделала, сопровождаемая истошным воем Клодии: платье разошлось до пояса, ей и вправду следовало бы надеть какое-нибудь похуже. Милые выпуклости сразу же показались из сорочки, обнаруживая маленькие и коричневые сосочки. Боже! Боже мой! Спасите меня! Спасите, визжала Клодия, пока Эвелин, совершенно забыв, что я была избрана первой, на-клонилась своими теплыми губами к этим чувствительным точкам, которые под руководством губ и языка вскоре набрали остроту, пока Клодия мяукала и пыталась высвободиться из жесткой хватки Мориса. Ах, если бы я владела искусством писателя, чтобы во всех деталях описать то, что произошло потом. Я признаюсь, что набросилась на рот молодой женщины, как дикарь. Я ничего не могла с собой поделать. Увы, как часто я признаюсь себе в этом. Не слушая приглушенных моим ртом рыданий и протестов, я обхватила упругие груди, пока Эвелин присела рядом с нами обеими и спустила ее панталоны. Теперь, милая, ты будешь нашей, пробормотала я в мягкий и теплый рот. Поиграй с Дейдр. Она скоро будет готова к петуху, сказала Эвелин и, подняв платье, оказалась только в корсете и чулках. Затем я занялась муфтой Клодии, исследуя сладкую липкость между ее бедрами. Ее колени дрожали, но Морис держал крепко. Краем глаза я увидела, как Эван снимает свои сапоги и штаны, а Эвелин играет его мальчиком, пока он гладит ее дерзкие обнаженные ягодицы. Оба схлестнулись в любовном объятии, от вида которого Клодию пришлось поддерживать еще сильнее, ибо, увидев их, она стала всхлипывать чаще, хотя в этих рыданиях появилась и новая, другая нота, которую нельзя было не узнать. Так Клодия помимо воли начала достигать оргазма. Я упрямо лакала ее, ощущая солоноватые брызги, а Морис развернул ее за подбородок и впился в губы. Ах, какая последовала оргия! Стонущая от отчаяния, Клодия была затем схвачена в охапку, брошена, отнесена, не знаю, как сказать, на диван, где, лежа кверху спиной, получила горящий, трепещущий хобот Мориса промеж ягодиц. Ему пришлось добрую минуту про-талкивать свой разбухший жезл в тесную, недовольную дыру. Она плакала, просила, даже хватала меня за руку, но, наконец, кол пробился туда, куда ему было нужно, а шары повисли, касаясь ее зада. Нет, нет, нет, НЕТ! все время рыдала она, пока Эван осед-лывал Эвелин на полу так, чтобы зловредная пара могла хорошо видеть, как суетится Клодия. Было ли это с его стороны местью? Было ли это правдой? Или она просто перворазрядная актриса? Признаюсь, что так и не увидела ее слез. Она поддалась после нескольких мужественных толчков и прекратила сопротивление, хотя ее бедра и не двигались, чтобы помочь проникновению в тесную, пухлую, маленькую задницу. Когда он кончил и отошел, она сползла вниз на живот, спрятала лицо и не отвечала на вопросы, лежа, будто вдруг заснула в чужом доме. Тем временем двое на полу лежали расставшись. Бедная Дейдр, только ты осталась неутоленной; мужчины, впрочем, вскоре оправятся, сказала Эвелин, отдыхая у всех на виду с дерзко раскрытыми ногами. На самом деле я хотела, чтобы все они исчезли, и Морис, и Эван тоже, и поговорить с Клодией. Настолько мне хотелось узнать правду: изнасиловали ли ее, или же я была зрительницей пьесы. Пожалуй, если бы я осталась, я бы это узнала. С чувством, что меня как-то использовали, я только улыбнулась, покачала головой и ушла в холл забрать свои шляпу и перчатки. Я заметила, что никто меня не окликнул. Таким образом, мне все еще любопытно. Сегодня ночью мне нужен, необходим самец. О, Бог, не допусти до искушения! Глава седьмая

ДНЕВНИК ДЕЙЗИ ПАРТРИДЖ
Мы, наконец, устроились. Какой красивый и уютный наш новы дом! Мне очень нравится винтовая лестница. У меня наконец-т есть собственная комната! Так обещала мама, когда мы переезжала Сегодня она послала визитную карточку нашим ближайшим соседя"; У них дочь примерно моего возраста. Папа говорит, что видел ее повозке с осликом. Я думаю, что он имел в виду пони! Папа всегд такой рассеянный и все путает. Дядя Арнольд меня сегодня поцеловав Хорошо, что мама не видела. Я знаю, что ее он тоже целовал. Он говорит, что я слишком выросла для своего возраста. Не знаю, чт это значит. Я рассказала это нашей гувернантке, она сказала, что не должна говорить о таких вещах. Вчера вечером Джек написал ей записку и просунул под дверь. Она была ОЧЕНЬ грубой: "У тебя очень хороший, большой зад". Он пытался изменить почерк, но он, все равно его узнала и отшлепала Джека, спустив ему штаны. Я всё хорошо видела. Его штука стала большой и торчала у него из-по, рубашки. Я еще видела, что она ее держит! Так моему брату и надо Я думаю, что ему было больно. Его попа была вся красной. Папа: часто говорит, что он и меня выпорет, когда я буду "плохой". Молюсь чтобы этого не было. Интересно, на что похожа эта девочка, которую он видел?

ДНЕВНИК СЭРА РОДЖЕРА ПАРТРИДЖА
Познакомился с Мэнсфилдом. Он кажется мне ужасно сдержанны парнем. Возникло ощущение, что он не хотел приходить, впрочем его сестры весьма веселая пара. Я решил показать Мюриэл оранжерею. Она любовалась на мои чахлые орхидеи. Какая она чудна; фигура женственности... Она споткнулась о разбитый мальчиком са-довника горшок, оставленный на полу, что произвело очаровательный удар ее персей о мой живот. Должен сказать, что они весьма крепки так же как и ее зад, за который я случайно схватился, когда она упала. Я совершенно не заметил, чтобы она носила панталоны. Она покраснела и спрятала свое лицо у меня на шее, а я пробормотал свои глубокие извинения, хотя милое создание, казалось, вовсе не возражает против моих непредусмотренных объятий.
Я договорился с ней в сугубо частном порядке отправиться как-нибудь поохотиться: погонять зайцев или что-то в таком роде "Бедные зверьки... а не можем ли мы вообразить себе эту охоту?" скромно спросила она. Должен сказать, что я согласился, ибо это избавит нас от усталости погони. Между Дейзи и Сильвией есть необычное сходство в росте, цвете волос и во всей стати. Со спины они выглядят как двойняшки. Все же я не сказал им этого, ибо юные девочки всегда хотят отличаться от окружающих. Однако я поделился своими наблюдениями с Мюриэл и Джейн. Они полностью согласились. Как счастлив тот, кто находит вблизи себя столь располагающих женщин!

ДНЕВНИК МЮРИЭЛ
Восхитительная поездка с Роджером! У него есть подлинное до-стоинство: не лезть очертя голову под любую юбку, которую он заметит. По его предложению мы втайне встретились на полпути и затем разъезжали по его участку леса, где, по его словам, никто не побеспокоит нас, потому что он отослал всех своих лесников. После освежающего галопа мы расположились на поляне, где на солнышке разросся целый газон. Было по-весеннему очаровательно, тепло и от мха, и от травы. И я спросила, желает ли он порассуждать о состоянии нации или о философии. О философии пристрастий, заметил он, и когда мы легли, романтически обнял мою голову рукой, с предосторожностью истого джентльмена разыскивая у меня под юбкой на пару дюймов повыше колен, в то время как я совершенно ему не мешала. Роджер, видимо, начитан, потому что много рассуждал, поклевывая меня в губы, о прочитанных им делах любви, приводя даже цитаты, которые глубоко затронули меня, пока пальцы исследовали мои под-вязки и бедра не торопясь, но тем заразительным образом, который редко встретишь теперь у жадных мужчин: они слишком скоро стре-мятся запустить кочергу. Так, он рассуждал со мной о Брантоме, написавшем "Тайную жизнь дам", где, как он сказал, много историй о делах давно минувших персонажей, таких, как, например, те дамы, которые "терлись" щелью о щель, вызывая истинно мыльную пену. А я и не знала об этом, улыбнулась я, но чуть тронула языком меж его губ, чтобы показать, что всего лишь дразнюсь. Были еще и такие любовники, продолжал он рассказывать из Брантома, которые трахали своих дам двое на двое, иногда и жену, и любовницу вместе в одной постели, и были также джентльмены, которые "топтали" своих дочерей прежде, чем они выйдут замуж. Ого! А подобает ли так поступать джентльмену? спросила я. Не могу об этом судить, прозвучал ответ в отзвук вопросу. К этому времени его рука достигла моего разреза, с которым он заиграл очень нежно, отыскивая мою точку и заставляя ее зазвенеть, настолько упорно, что я задергалась и глазами стала умолять его приступить к делу. Я, должно быть, приняла туда не один добрый кол, сказал он, явно желая, чтобы я отвечала еще более страстными выражениями, но я не смогла. Женщина знает мужчину тем лучше, чем больше он поначалу скажет. А что он, спросила я, во многие ли расщелины спускался? С недавних пор? В одну или две, - улыбнулся он и притворился, что зевает мне прямо в открытый рот, с усилием раздвигая мне ноги как раз так, как я от него хотела, ибо такое движение сильно возбуждает меня, напоминая о шалостях прошлого. Так-так, значит, вы не вовсе перетрудились, ответила я, пока мы обменивались языками. Я подняла колени. Он открыл меня и подоткнул платье вокруг талии, оставив мой зад голым на траве. С вами мне найдется дело. Возможно, еще и с Джейн, и... С Сильвией? Его пенис, наконец, выскочил. Я потрогала его твердый обхват, лаская трепещущий жезл кверху и книзу. Ее имя еще больше рас-палило его: пока я произносила его, он залез между моих ног и начал тереться своим холмом по моему меховому пригорку. Ее еще не топтали? спросил он. Нет еще. А Дейзи? Что за сладкие у нее ноги, какие чудесные тити. Неужели вы даже не пробовали поднимать ее сосочки? Ой, Роджер, положите это теперь в меня наконец! Подожди, подожди, женщина, ответил он. Я обожаю эту властность. Таковы все женщины, которые не мертвы к наслаждению чужими формами. Его вздутая шишка нашла проход в мой улей. Она раздвинула открытые губы и скользнула внутрь, а затем замерла, несмотря на самые отчаянные мои попытки. Меня схватили за запястья, завели их за голову, и он навалился сверху: вся его наружная сдержанность исчезла. Я знала, что это его трюк. Женщины иногда тоже умеют так поступать, когда еще не решили, стоит ли им показывать свое желание. Оттрахай меня и получишь обеих, сказала я. И тебя, и Джейн, и еще Сильвию? Его кол прошел внутрь еще на дюйм. Я жадно прижалась навстречу. Никто еще не имел меня таким образом. Его голос был тихим, как и мой собственный. - Я хочу еще твоего петуха, Роджер. Нет, не Сильвию. Но Дейзи, да, Дейзи. Как сладко слышать, что она бьется под тобой, ты просто должен обещать, что ты ее... ОООХ! Эти слова возымели такое действие, что он оказался во мне по самые шары, все еще удерживая за запястья и придавив, пригвоздив меня так, что мы улеглись щека к щеке, оба тяжело дыша. Подвинь еще ноги, женщина. Подними их! Нет, не буду, сказал я, как маленькая девочка, отвернувшись, будто забирала у него свои губы. Его язык вошел мне в ухо. Я закрыла глаза и пробормотала, что это все плохо, зло, нехорошо. Его кол забился во мне медленно и приятно. Какие чудесные, приглушенные, жидкие звуки он издавал! Он крепко сжал мою талию и перекатился вместе со мной на спину, столь глубоко приколотую, будто я сама его проткнула. Затем крепко шлепнул по заду и выдохнул: "Теперь выстави свой зад, женщина, и живо!". ОГО-ОЙ! Зверь! я рассмеялась, подала бедрами вверх и вниз и начала его объезжать, усевшись прямо и раскачиваясь как на лошади: я полагаю, что таким образом входит как можно глубже. Я ощутила себя пронзенной, ушедшей, удовлетворенной. Мои стоны выдали меня, потому что он снова перекатился наверх и опять пригвозил меня всем телом. Открой ноги шире шире! простонал он со всею страстью, прижимаясь губами. Кончай... Кончай в меня! выдавила я. Трава щекотала мне зад, и весь мир вокруг исчез. Подожди, подожди, женщина, прорычал он и заворочал даль-ше своим пестиком. Я еще не чувствовала себя столь побежденной с тех пор, как мне было столько же лет, сколько Сильвии, и наслаждалась каждой се-кундой его диких толчков. Да, сэр, но продолжайте, пожалуйста, сэр, делайте это, снова завизжала я, как девочка, почувствовав, что подобный спектакль доставляет ему удовольствие, пока он держит в своих руках судьбу моего жаркого оргазма. Он и впрямь продолжал. Ты очень плохая девочка, выдохнул он, но, все так же не слушаясь моих приказов, еще много раз бился о меня, прежде чем кончил и выпустил густые, горячие струйки в мою зажатую им утробу, пока мы наконец не легли, корчась в каше обоюдного наслаждения. Можешь подняться, сказал он, к моему легкому изумлению, ибо, хотя это было произнесено очень галантно, все же слышалась властная нота. Он сел, прислонившись спиной к дереву, и пока я приводила себя в порядок, прикурил сигару. После этого приказал сесть к нему поближе и обнял за плечи. Именно тогда он начал разговор, к которому я прислушивалась не без опасения, потому что многое из сказанного было правдой. Он заметил, что я должна быть главарем шайки, а Джейн может быть моим пособником. Я подозреваю, что в настоящее время вы взяли в оборот и юную Сильвию. А что же сам Мэнсфилд? Как это все получается? Я устроилась в его руках поуютнее, ощущая собственное превос-ходство, как у меня часто бывает с мужчинами. И он тоже. Я держу его отдельно от девочек, сказала я. Он, казалось, прочел мои мысли по этому поводу и хмуро кивнул, заметив, что я правильно сделала. Надуй губы, когда я тебя поцелую. Я с готовностью повиновалась. Тем временем он взял мои груди и начал расспрашивать: когда меня впервые объездили, как я себя вела и тому подобное. Его любопытство на сей счет казалось бес-конечным. Он спросил, когда я впервые приняла петуха ягодицами, а я ответила, что в семнадцать. А что Джейн? В ее первый раз я ее держала. Он погладил мою щеку и улыбнулся: Все так, как я думал. Я увидел это в твоих глазах. Минута молчания потекла между нами. Моя щелка мирно взды-малась. Я заметила, как снова заходил его мальчик, и слегка тронула его через ткань брюк. Так оно и будет, моя дорогая, наконец сказал он. Я буду иметь тебя так часто, как захочу. И Джейн тоже. Что касается Сильвии, она попадет под моего петуха в свою очередь. И это ВСЕ, что ты хочешь? спросила я, все же ощущая легкий страх, как будто поступила бесстыдно: чувство, которое у меня еще никогда не возникало по отношению к мужчине, кроме как в те времена, когда папа меня сек, а я не хотела сразу снимать панталоны. Тогда, схватив за под бородок, он поднес мое лицо прямо к своему: Ты никогда не будешь так отвечать мне, женщина, когда я говорю. Итак, ты будешь иметь нас обеих, и Джейн и меня? Если таков ваш приказ, сэр, мы будем, конечно. Если пожелаете, так и вместе. И это было бы хорошо. Я проговорила сквозь зубы мой рот был сжат его хваткой. Ты не упомянула Сильвии, сказал он. Тебе ее не видать, вот почему. По крайней мере, не сейчас. Что касается Дейзи, ты можешь принести мне ее в кровать, и если... ШЛЕП! - ОХ! - проблеяла я. Он внезапно снова повалил меня на живот, снова подоткнул платье и ПЛЮХ! ПЛЮХ! ПЛЮХ! - его рука обрушилась на мой арьергард. Ты откажешься от этой идеи, Мюриэл, это я говорю, понима-ешь? -ШЛЕП! ПЛЮХ! ШЛЕП! ПЛЮХ! О, моя бедная попа загорелась! Да, да! Ой, Роджер, не бей меня, пожалуйста! В ответ он снова напал и насел. Я дергалась, пока моя пылающая задница мяла траву. Я пробовала заплакать, но ничего не вышло. Как любопытно и неожиданно произошла во мне перемена во мне, которая могла бы уничтожить любого другого мужчину. Со мной так не обращались с тех пор, как в совсем нежном возрасте меня взнуздали, подобно многим другим девочкам, особенно на селе Буду ли я продолжать с Филиппом? спросил он потом с любопытством. Конечно же, сказала я, дожидаясь его ответа. Посмотрим, что выйдет, он впал затем в нежные объятия и поцелуи, что удивило еще больше. Он ласкал мою киску уже через платье, а я - его кол, но никто из нас не спешил начать сначала. Джейн едва ли всему этому поверит, пожалуй, лучше ей ничего не рассказывать.

Глава восьмая
ДНЕВНИК ЭВЕЛИН
Клодия великолепно сыграла свою роль, как всегда. Я полагаю, что она вполне "фиксировалась" на этой роли и, вероятно, не может играть другой. Но, в конце концов, в таком виде ей никогда не выйти на сцену. Ее театр гостиная. Дейдр вела себя очень хорошо и, без сомнения, вполне подпала под сценические чары Клодии, как и некоторые из наших друзей. Я ожидала, что она останется, но она скромно ушла и, таким образом, хотя сама об этом не знает, прошла свое испытание. Наш узкий круг либертарианцев принимает в себя только тех, кто умеет себя вести, когда придет время, и кто не будет ничего распускать по свету. Что касается сделанного ею признания, то оно меня очень за-интриговало. Молодые люди трудны в обращении, когда попадают извне случайно. Возможно, ее Ричард найдет себе роль, посмотрим. Я не хочу вмешиваться. Дейдр явно сомневается в своей греховности, но не проявила той слабости, о которой думает. В конце концов, она мало чего видала от мужа и поэтому не должна чувствовать никаких угрызений. Если их вообще необходимо чувствовать.

ДНЕВНИК ДЕЙДР
Ричард хмурится, глупый мальчик. "Мама, ты меня больше не любишь?" спросил он и выдал тем самым, что ломился в мою спальню. Я сказала, что, конечно же, да, но нам не следует так много обниматься. Он сразу обнял меня, страстно поцеловал и начал подталкивать к дивану, на что я не согласилась. Я найду тебе молодую и милую леди, заявила я. На это он покраснел и сказал, что это не то, чего ему хочется. Я даже начала ему выговаривать, однако это выглядело очень нелепо при том, что он все это время ласкал мои груди и трогал зад. Хватит с него, сказала я. В конце концов, все может быть хорошо до определенной границы... Что с ним тут произошло! Он вырвался, вскочил и побежал к себе наверх, а потом громко хлопнул дверью, как раз как тот дурной мальчишка, которым он и являлся на самом деле... Впрочем, какой же это теперь мальчик? Но как мне назвать его мужчиной? Эми, как я иногда думаю, хорошо слышно все, что происходит. Я в этом уверена. Вот чего я боюсь. Очень во многом (и я это все чаще ощущаю как-то помимо воли) она на стороне отца, а не на моей собственной. Я так надеюсь на то, что она в действительности не такая ледяная, как притворяется. До добра это ее не доведет в любом случае. Но я боюсь обсуждать с ней такие вещи, ибо она может бросить мне в лицо мои "грехи"... и ничего хорошего в этом тоже не будет.

ДНЕВНИК ФИЛИППА
Джейн понуждает меня писать роман эротического содержания. Но как я могу приняться за него, если это совершенно против моего желания и против моих принципов? "Думай, воображай и почаще записывай", говорит она. Сегодня меня снова заперли в комнате. Меня заставили надеть дамские панталоны (чьи они?) под брюки, к позору и к стыду. Я все дальше погружаюсь в пучину отчаянья. Я покинут всеми среди бесконечного тумана... И мне иногда кажется, что это не мои сестры, а дикие призраки терзают меня в моем одиночестве и помешательстве. День ото дня это становится все более невыносимо. Я лишен безопасности в собственном кабинете, я обманут и жалок, мои панталоны жгут меня...Тебе и правда нравится страдать, Филипп, сказала Джейн, в то время, как я, стиснув зубы, старался подыскать достойный ее ответ. Однако правда ли это? Я непрестанно повторяю себе, что это неправда. Если они даже заставят меня описывать женские органы или'еще нечто подобное, что может прийти им в голову, я все равно буду бессилен сформулировать те выражения, которые нужны, и не смогу записать их. Бумага очень долго пролежала передо мной нетронутой. Вдруг я услышал доносящиеся до меня снизу крики и плач. Я бросился к окну, и теперь, когда я описываю то, что мне открылось, перо не держится в моей дрожащей руке. Там, на солнечной лужайке, лежала на спине милая Сильвия, а ее ноги были обнажены и... то есть, ее платье было подоткнуто у талии. На нее кинули Дейзи, готов поклясться, что это ее швырнули, которая показывала миру свою обнаженную заднюю часть. Над ними стояли обе мои сестры. Мюриэл поставила свою ногу на спину Дейзи, удерживая ее над моей дорогой девочкой, а Джейн, наклонившись, шлепала по нижним щекам Дейзи, которые у меня на глазах приобретали яркий розовый цвет. Поэтому бедный ребенок и плакал, хотя она, к моему изумлению, несколько раз рассмеялась и поцеловала Сильвию в губы. Я, конечно же, не смог долго смотреть на это. Мои проклятые панталоны все это время дразнили меня, производя очередное воз-мущение. Потом Сильвия стала поднимать ноги. Боже мой, они лишили ее даже нижнего платья! Как трудно отвести глаза от того, чего тебе не хочется видеть! Я отшатнулся от окна и сразу же ощутил коварный зуд, который мне столь не хотелось чувствовать. Мной овладело самое болезненное состояние. Я сел, обнаружив, к своему отчаянию, что проливаю в собственные панталоны ту мужественную субстанцию, которую от-бирают у меня сестры. Я необыкновенно ослаб и чувствовал себя ужасно. Мне бы следовало заставить себя, унизиться и написать Дейдр. Да. Однако, что же мне ей написать, и что я могу сказать ей? Я попался в ловушку, в которой еше не бывал ни один мужчина. Я забыл сказать, что видел там внизу еще и Розу: она стояла поодаль от основных событий, но подглядывала и улыбалась, засунув палец в рот.

ДНЕВНИК СИЛЬВИИ
Как же расшалились тети, заставив нас заниматься всем этим прямо на лужайке! Бог мой, я надеюсь, что никто не прочтет того, что я сейчас здесь пишу, но штука Дейзи все время терлась о мою, когда тетя Джейн шлепала ее так, что у меня были всякие забавные ощущения, такие же, какие уже бывали с ними обеими в постели. Тетя Мюриэл велела Дейзи положить свой язык мне в рот. Так она и сделала. Впрочем, это было даже приятно. Потом она начала стонать и вертеться. Наши волосы все терлись, и она заставила меня дойти, а потом и сама. Тетя Джейн сказала, что такое часто бывает от порки. Весь УЖАС в том, что мне кажется, что я видела, как папа выглядывает из своего окна и смотрит на нас. Но этого, конечно же, не может быть, потому что иначе он был бы ужасно строг. Уже потом я шепнула тете Джейн, что я, кажется, видела его в окне, но она рассмеялась и сказала, что он просто обожает любоваться прекрасными видами. Я думаю, что с ее стороны просто нехорошо так говорить, но все же рассмеялась и сама: не думаю, что она имела в виду что-то плохое. Она часто просто говорит то, что приходит ей в голову. Дейзи отшлепал ее папа. Это она мне сказала. Интересно, а что чувствуешь в это время? Мне не нужно бы об этом думать, но я думаю. А еще она сказала, что он заставил ее снимать панталоны. Я бы, думаю, раскраснелась. Я так и сказала Дейзи. Она сказала, что он наверняка этого и добивался, но тут я прицыкнула на нее, и она замолчала. Я сказала, что она неправа, и поэтому я не буду с ней разговаривать целых десять минут. Она ответила, что ей и дела нет, но все это время ждала!

ДНЕВНИК ДЖЕЙН
Мюриэл мне призналась (думаю, после длительных раздумий) во всем, что у нее произошло с Роджером. Не уверена в том, что она мне все рассказала но он, по всей видимости, человек однов-ременно и сильный и хрупкий, и совсем не авантюрист. А я, как и моя сестра, предпочитаю скорее случай, чем то, что он предлагает... Если так можно сказать! Больше того, мы сами наши судьбы связали с амурными делами. "Я кажется, немного влюблена в него", сказала она. Что за чушь! Она просто дожила до "неких лет", хотя я, конечно же, ничего не сказала об этом. Но ему уж точно не видать "в подарок" Сильвию, потому, тем более, что ее ученье еще не завершилось. Впрочем, его совет по поводу Филиппа прозвучал веско, хотя я и не уверена в том, что он понял, в чем у нас с братом дело. Он наверняка думает, что мы его просто дразним. Еще я уверена в том, что Филипп и сам до конца еще не понял того, как ему хочется нас слушаться. Вчера вечером я обнаружила пятна на его панталончиках и прямо сказала, чем это он занялся. Он промолчал. Всегда, когда его называешь "плохим мальчишкой", его лицо и взгляд выражают такую застенчивость, что очевидно, как ему все это нравится. Я сказала, что он ответит за то, что балуется сам с собой (он тут же стал это горячо отрицать), и что он должен встать на колени, склониться и поцеловать мои ноги, а потом мои колени и бедра. После некоторого замешательства он подчинился. При нем доста-точно вспомнить Сильвию! Его лицо сразу же ушло мне под юбку, и как только он достиг бедер, я сразу же крепко схватила его ногами, так, что заставила его уши гореть. Он даже зарычал. Что за упоитель-ное чувство вот так держать униженного самца даже, признаться, если это твой брат! Продержав его пару минут таким образом, я сказала ему, что он может начинать лизаться. Тут же, чтобы он не начал бороться, я схватила его за волосы. Потом я пошире расставила ноги и опустила свою киску прямо к его рту. К счастью, Мюриэл на этот раз нам не мешала. Я выпрямилась и немного подалась назад, наслаждаясь тем, как он по-собачьи работал до тех пор, пока я не вспенила ему язык и губы; потом я заставила его подняться и облизать губы, что он и сделал, с очень пристыженным видом. После этого упражения его петух весь встрепенулся. Я не прика-салась к нему, чувствуя, что так будет лучше. Потом я сказала ему, чтобы он отправлялся в кровать. И вышла. Он выглядел очень хмуро и впервые почти что молил меня своими глазами "обратить на него внимание". Но все же ему следует еще учиться и только так. Я так много раз была под мужчинами, которые заставляли меня, на-вязывали мне каждый раз то, что я должна делать... А теперь я не могу отказаться от удовольствия покорить хотя бы одного из них! Это абсолютно новый для меня опыт. Мюриэл, конечно, утверждает, что все это ее собственная идея, однако именно мне удалось впервые накинуть хомут на Филиппа. Вчера у нас в постели была Роза. После нескольких минут, уделенных ей, она явно захотела больше и полночи ревностно облизы-вала нас.

ДНЕВНИК ДЕЙДР
Мне ничего больше не остается, как пойти к Эвелин и все рас-сказать ей. Я не решаюсь предать это бумаге хотя чистые страницы только лишь скроют мою слабость. Но кроме Эвелин мне некому довериться. Ричард привел домой своего друга. Это был юноша его возраста, приятной наружности и с хорошими манерами. Поэтому я и решила, что он милый юный джентльмен. Ах, как обманчива бывает внеш-ность! Ричард спросил у меня, может ли его друг остаться у нас на ночь. Я согласилась. Эми отошла ко сну около десяти часов. Боюсь, что ее слишком увлек собой Джереми, который несомненно очарова-телен... Но я не могу рассказать ей о том, что произошло, и я не могу поэтому ее предупредить. На самом-то деле я должна винить только себя саму за глупое поведение. Меня настолько "развлекла" упоенная болтовня Ричарда и его приятеля, и я настолько позволила себе расслабиться за вином, что не заметила, как проходит время. В моем возрасте, конечно же, очень легко вообразить себя спо-собной преодолеть дистанцию между зрелостью и юностью, представить себя моложе своих лет. Особенно если тебе слегка льстят, так, как мне льстил Джереми, который взял на себя труд наполнять наши бокалы. Жалею, что по своей невнимательности я это ему разрешила. Он сказал, что я красивее его собственной мамы, а я ответила ему на это, что так говорить не следует хотя и почувствовала (как, я уверена, почувствовала бы на моем месте любая женщина) компли-мент. Мы разговаривали вполголоса, потому что час был уже поздний. Я несколько раз пыталась заставить себя встать, но меня одолела какая-то истома, столь часто служившая мне весьма дурно. Наполнив мой бокал в пятый или в шестой раз (к тому времени я совсем потеряла счет), Джереми осмелился устроиться рядом со мной на шезлонге, а Ричард в это же время выказал мне свою преданность, расположившись у моих ног. Разговор, как говорится, порхал (и с моей стороны был, вероятно, непростительно игривым), и я не могу вспомнить, о чем шла речь, когда Ричард внезапно пробормотал: "Он хочет поцеловать тебя, мама", а я только и спросила: "Что?" вместо того, что бы дать прямую отповедь, которая подействовала бы намного лучше. Я вдруг нашла, что все слова, рождающиеся у меня в голове, никак не могут слететь с моих губ, которые дерзкий юнец тут же начал пробовать своими. Признаюсь, что от изумления я не смогла даже пошевелиться, чтобы избежать того поцелуя, который явно свидетельствовал о страсти. Я вспоминаю сейчас, что только слегка подавилась от изумления, но уже тогда, когда рот Джереми уже полностью покрыл мой, в то время, как Ричард, к моему крайнему замешательству, положил свои руки на мои ноги, а потом начал их обнимать под юбкой.Я так боялась того, что Джереми заметит этот его грубый жест, что сразу же резко отодвинулась от них, хотя и не смогла этим помешать дружку Ричарда и дальше покрывать жаркими поцелуями мою шею. Я никогда не отдаюсь во власть настроения. Даже в крайних случаях с Филиппом, я никогда не поднимала голос, но всегда говорила спокойно и даже холодно. На этот раз я выдавила из себя некоторое возмущение (не совсем привычное), которое привело их, кажется, в некоторое отчаяние... Утрированное, конечно же, тем, что они сейчас же заявили какой Джереми глупый мальчик. Я сказала им, что отправлюсь спать, не осмелившись признаться себе в том, что Джереми трогал мою грудь, когда целовал меня. Тем более я не решилась сказать им об этом прямо. Мама, останься, пожалуйста, и поговори с нами еще, попросил Ричард. Но с меня было уже довольно, и я заметила, что все это дерзко и непотребно, а потом ушла, уже сверху прикрикнув, что всем пора спать. Мне казалось, что я оставила их сидеть если не в стыде, так в смущении. Такова человеческая простота. Они о чем-то шептались, и я подумала, что они обмениваются виноватыми репликами или даже спорят о том, что произошло. Добравшись до своей комнаты, я закурила сигарету и бросилась на кровать, роняя пепел прямо на пол. Эта небольшая деталь меня утешает как подтверждение того безответственного глупого состояния, в котором я была. По крайней мере, я не дала злобе овладеть мной в той степени, в которой этого можно было ждать. Я слаба. Я всегда оправдываю других. Чем же еще можно объяснить и мой брак, бесплодный во всех смыслах! Если бы я смогла заглянуть в свою душу, то я бы нашла там слова о том, что все люди в точности похожи на меня. Именно здесь кроется уличающая ирония того, что произошло со мной той ночью. Не знаю, какое обрамление можно отыскать этим строкам, но с моей стороны трусостью было бы не сделать этого вовсе. Потушив недокуренную сигарету, я избавилась от платья, панталон и сорочки, обнажившись до чулок и пояса, и принялась расчесывать волосы, хотя делала это, скорее, по привычке, потому что меня шатало. Пол плыл под моими ногами, несмотря на то, что мне совсем не хотелось спать, и я, более того, ощущала слабый зуд желания в хитром месте, который, впрочем, неудивителен для нормальной женщины. Моя голова шла кругом. Ищу ли я себе опять оправдания? Воз-можно, что да. Дверь распахнулась, и я поневоле обернулась навстречу. Прежде, чем я могла опомниться, она захлопнулась и появились, к моему всему, что вам будет угодно, Джереми и Ричард, голые, с торчащими членами, с раскрасневшимися от боязливого азарта лицами. Ах! Как вы СМЕЕТЕ! проговорила я, кажется, потому что они сразу же накинулись на меня. Ричард обхватил меня за талию и прижал к моему животу свой набухший бугор, упрашивая меня молчать, чтобы не услышала Эми. Я задыхалась, я забилась у него в руках, как дикая, но все было бесполезно. Джереми занял пост позади меня и, прижимаясь концом к моим нижним щекам, пресекал все мои усилия вырваться на свободу. Боже правый, с какой легкостью пошло теперь мое перо, как только я вполне дала ему волю! Идите вон! Вон отсюда! Боже мой! стонала я, пока Ричард пытался меня поцеловать. Их мальчики ходили, терлись взад и вперед, возбуждая меня помимо моей воли, и без того ослабленной мыслями и вином. Джереми схватил меня за руки и прижал их к бедрам, работая своим шишаком у моих щек, а Ричард в это же время пытался пролезть ко мне под куст. Пожалуйста, мама, дай нам, дай, пожалуйста, задыхался при этом Ричард. Тогда я неожиданно сама для себя закричала. Это был, полагаю, последний крик моего отчаяния. Мама! Что такое? послышался голос Эми откуда-то из-за дверей, кажется, из холла. Я... я... наступила на шпильку! Иди спать! отозвалась я, отдаваясь, как можно понять, на волю их вероломства. Они поняли, что я больше не посмею кричать. Вся моя борьба оказалась ни к чему, и я вскоре очутилась спиной на кровати: Ричард держал меня за плечи, а я в это время шепотом молила его. Я пыталась брыкаться, но Джереми схватил мои ноги, взял их себе под мышки, а потом развел, упав на меня и втыкаясь в мое гнездо. Я дергалась. Я царапала Ричарда. Все напрасно. Мальчик про-скользнул в меня. Сначала я, старик, ее в...бу, а потом давай ты, прохрипел Джереми. РИ-ЧАРД, прошипела я, потому что Джереми здесь как раз вошел уже весь. Боже мой, эта жалящая сладость отвердевшего жезла, пульсировавшего в моих сомкнутых недрах! Нет, ах, нет, нет, нет! услышала я свой собственный стон, свой крик, который, впрочем, остался только лишь моим горячим дыханием во рту Ричарда... Жезл Джереми так и ходил туда и обратно не поспешными толчками, как можно было от него ожидать, а медленно и равномерно. Он явно был здесь за старшего: наставником, к тому же, как я подозреваю, уже женатым. Я кончила помимо своей воли. Я пролилась почти сразу же, замаслив его конец. Она дошла старик, отпусти ее теперь. Теперь она вся моя, выпалил Джереми. Бог мой, если бы они удерживали меня все время, пока это продолжалось! Тогда бы я могла, по крайней мере, остаться с чистой совестью. Но нет. Ричард отошел, а Джереми навалился на меня всем своим телом. Я роптала, я пыталась шептать что-то, но он уже тоже овладел моим ослабевшим ртом и уже жалил меня своим языком, выдыхая свои похоть и наслаждение. Именно здесь я переступила черту, которая должна была означать мое молчаливое согласие с этим скверным действием. Работа наших губ была тяжкой, она рождала мягкие шлепающие звуки, которые обозначают рты и обнаженные тела, забывшиеся в безумном союзе. Это продолжалось что-то около часа, томительно долгого часа, из которого я помню только мозаику событий, мерцавшую в темнеющей комнате. Я стонала, я дергалась, я всхлипывала... Но я все же не сказала ни слова, я не ответила ни на одну грубость их мужского разговора и осталась мягкой и готовой ко всему игрушкой этой пары, по очереди увлажнявшей мое гнездо. От Джереми я, собственно, и слова не дождалась. Они говорили обо мне между собой, каким-то странным образом усиливая то темное наслаждение, которого мне так хотелось ощущать в себе. После того, как оба излили все свои тягучие сокровища, я позволила им сомкнуть мои пальцы на их концах и даже слабо поиграла ими, как будто во сне. От этого и от своего мальчишеского задора они снова сделали ? стойку. А я говорю, Ричард, чтобы ты теперь поставил ее на колени. Какая жопа! услышала я. Обессилевшая и пропитанная их соками, я попыталась сопро-тивляться их усилиям с помощью моей вялости и глухих звуков, выдававших мое тихое лицемерие. Меня перекатили, отяжелевшую, как мешок с картошкой, и подняли так, что мой зад встал прямо перед Джереми, который склонился надо мной и, несмотря на то, что я бешено заскрежетала зубами, провел своего мальчика между моими нижними щеками, прямо в тесное кольцо моего заднего прохода. Я принялась, а скорее, попыталась, дергаться, но без результатов. Он обхватил мои бедра. Таким способом на меня когда-то посягали в юности но потом никогда такого не было. Я стонала, я кусала подушку в то время, когда его жезл вползал, заставив все мое дыхание совсем покинуть меня. Я попробовала соскользнуть на живот, но Ричард схватил меня за талию и удержал. Молодчина, Ричард, держи ее. Сейчас я. Нет, прорыдала я. Но неужели я это сказала сама себе? Один могучий, медленный толчок и он очутился там полностью. Его шары пристали к моему липкому переднику, а его руки сменили на моем животе руки Ричарда, сжав и заперев меня. Я дергалась. Мы немного постояли таким образом, а потом он начал работать долгими, медленными движениями, заставив мою голову поплыть в ощущении его посасывающего внутри меня пениса. О темное болото желания! Какая тьма! Я услышала свое собст-венное дыхание, я задохнулась, сжимая подушку, чтобы не выдать криком моего скрытого наслаждения. Она берет, старик! Я знал, я знал это! прохрипел Джереми, и его мальчик заработал чаще, легче в моем узком проходе, в то время, как мои полные ягодицы забились о его живот. Давай... давай, работай бедрами, Дейдр! Ах, это был голос из моего далекого, незримого прошлого, который пришел ко мне вместе со скрипом кровати под моими коленями, скрипом, который раздался тогда, когда тростью уже была совершена жаркая работа... Не ищу ли я оправдания? Увлеченность зачастую набрасывает покров, смешивающий стыд и восторг, делающий их неразделимыми даже еще тогда, когда делается дело. Если это мое оправдание, то пусть оно будет таким. Наши эмоции временами напоминают тех псов, которые, хочется им этого или нет, бегут вслед за лисой. Нет, хватит об этом. Наутро, когда свет наконец прорезал мои глаза, я очнулась в одиночестве на весьма измятой кровати, покрытой пятнами греха как лужами. Я немного поплакала про себя, скрытыми слезами, однако потом услышала шаги горничной, которая оказалась до крайности удивлена тем, что нашла меня все еще наполовину в корсете, без всякого ночного платья. Но я ничего не сказала ей, а только спросила ее, все ли уже поднялись. Гость молодого господина Ричарда уже ушел, мэм, услышала я к моему облегчению. Сорванец проснулся пораньше и удрал. От одной этой мысли сразу же высохли все мои слезы. Весь этот день он проживет в страхе, поджидая меня как ангела отмщения, требу-ющего аудиенции у его мамаши. Ричард затаился в своей комнате. Я услышала, как он в свою очередь робко спрашивает у горничной, проснулась ли я. Я вы-прямилась, сидя в постели, и позвала его к себе. К его изумлению, я полагаю. Он зашел ко мне, как воришка (и это неудивительно), и встал, хмуро потупившись и отставив ногу. Я кивнула ему, чтобы он закрыл дверь. Его глаза вспыхнули. Он, разумеется, подумал, что теперь все его темные дела прощены. Моя обнаженная грудь так и горела в его выпученных глазах. Я лениво откинула покрывало и показалась ему вся, с распушившимся черным хохолком на белизне моего живота. Мама? его голос больше напоминал собой писк. Я поднесла палец к своим губам, заставила его наклониться к кровати и принялась очень осторожно расстегивать пуговицы на его брюках, при полной тишине. Как горячо он закивал, с какой волчьей ухмылкой! Я вынула его. мягкого звереныша и поиграла с ним, а потом стянула с Ричарда штаны и взяла его за шары. Он, конечно же, почувствовал себя в Раю и застонал, раскрасневшись. Иди-ка, дражайший, сюда, пригласила его я. На секунду в его глазах промелькнуло подозрение, которое, к сожалению, пришло к нему слишком поздно. Как только он очутился рядом со мной, я перекатилась на него, одной рукой зажала его рот, а другой, на-валившись на него всем телом, стиснула его шары так сильно, что в его глазах, чуть не выскочивших от этого из своих орбит, показалась агония. Его лицо побледнело, как простыня. Он лежал, как будто бы без сознания, не вызывая у меня никакой жалости. Я поднялась и стала одеваться. Прошло довольно много времени, и он застонал, заморгал и весь сложился от боли, до которой мне не было никакого дела. Выходя, я заперла его на ключ. Когда Эми спросила у меня, где он, я ответила ей, что он поехал кататься с приятелем. Ой, он такой милый, мама, этот Джереми, сказала она. Я ничего не ответила ей на это. Только так я и могла выразить все свое недовольство. Несколько часов спустя, когда Эми не было поблизости, я выпустила Ричарда, который не посмел и пикнуть, чтобы не обнаружить себя в моей комнате. Он потрусил в свою комнату с опущенной головой и не получит от меня ни слова, до тех пор, пока я сама этого не захочу. С ним еще не закончено, так же, как и с молодым господином Джереми.

Глава девятая

ДНЕВНИК ДЕЙЗИ
Я хочу спросить у мамы, можно ли мне неделю побыть у Сильвии. Нам так весело вместе... Папа весь как-то светится после того, как у нас появились новые друзья. Когда мы были у них в гостях, папа отправился обсуждать какие-то дела по хозяйству с тетями Сильвии. Я так думаю, что это было о хозяйстве, потому что они пошли в конюшню, отослав нас с Сильвией в сад. Хотя Сильвия и сказала, что нам нельзя играть в пальчики и поцелуи в саду под окнами ее папы... Поэтому мы пошли в кусты. Я очень люблю пробовать ее язык, а ей очень нравится мой. Боже мой, мы совсем забыли о времени: на траве было так хорошо и так тепло. Мы едва успели оправить платья, как нас обнаружили и папа очень покраснел от того, что увидел наши ноги. Однако тети Сильвии сказали, что девочкам очень нравится целоваться, а в том, что мы обе такие веселые, беды нет. Тетя Мюриэл очень дружит с папой. Это потому видно, что она его обнимала одной рукой. Папа не знал, что сказать, и я сама очень смешалась. Тетя Мюриэл сказала, что это все равно, как если бы мы все поцеловали друг друга. Папа слегка поцеловал меня в краешек губ, но, пока он меня целовал, тетя Мюриэл сказала, что хочет поправить мою юбку а вместо этого только задрала ее! Сильвия прыснула. Папа сказал, что все это очень нехорошо. Потом мы все пили лимонад пополам с шампанским. Я так и не увидела мистера Мэнсфилда. Должно быть, он сейчас очень много работает. Когда мы сели в коляску, чтобы ехать домой, папа сказал мне, чтобы я не смущалась от их веселья, потому что в этом доме так принято. Я не знала, что ему на это сказать, потому что он разговаривал со мной очень откровенно, а я так надеялась, что он все же не видел того, чем мы с Сильвией занимались в кустах. Поэтому я сказала, что мне все равно. Папа, однако, сказал, что из-за шума колес он меня не слышит и мне пришлось сесть к нему на колени и снова все повторить. Он сказал, что раз я так считаю, то это значит, что я взрослею, а он поцелует меня за это. Он так и сделал, но в это же время трогал мои тити! Я чувствовала себя очень липко и жарко, а коляску все время так сильно трясло, что я вся прижалась к нему, подпрыгивая у него на коленях. Потом он спросил, как мне это нравится - и я сказала, что мне нравится. Тогда он сказал, что вскоре сделает мне еще приятнее. Он потом пробовал мой язык, совсем так же, как это делают Сильвия и ее тети! У меня закружилась голова. Теперь я поняла, что он все видел. Поэтому я не могла ничего ему сказать. Ой, я столько целовалась сегодня, что голова просто идет кругом и не на своем месте. Тетя Джейн говорит, что всегда, когда думаешь о приятных вещах, нужно играть сама с собой. Я теперь так и поступаю.

ДНЕВНИК ФИЛИППА
Надо мной довлеет проклятие женского рода если, конечно, его до сих пор можно называть женским. Теперь мне следует звать обеих моих сестер "Госпожа". Так они мне сказали. Мне следует падать на колени, когда какая-нибудь из них заходит в мой кабинет. К своему глубокому стыду, я так и поступаю, и всякий раз моя голова сперва оказывается под юбкой, а потом они болезненно сжимают мои уши своими бедрами. Теперь они всегда носят свои панталоны, и я часто замечаю, насколько они увлажняются, когда я оказываюсь в их плену. Лицо держи прямо и вдыхай, однако не облизывай, говорят они мне самым строгим тоном. Бессмысленно просить, молить (Боже, прости мне эти слова!) и уверять их, что я не хочу ни того, ни другого. Я даже начинаю находить какой-то странный зловещий покой в том, как сжимают мое лицо эти полные бедра... И даже, увы, начинаю пользоваться теми красочными выражениями, в которых они заставляют меня писать. В моем новом писании я не дошел и до второго абзаца а то, что я убого нацарапал, было подвергнуто критике. К тому же они теперь, увы, читают мой дневник. Я лишен всякого права на уединение. Я обязан, таким образом, изливать на эти листы то, чего в других обстоятельствах никогда не решусь предать бумаге. В их панталонах я нахожу смешанный запах мочи и мускуса, тот, который всегда свойственен женщине в "горячке" о, жуткая фраза, с такой легкостью слетевшая с моего пера! Когда я был мальчиком, то несколько раз слышал, как грубые парни употребляют глагол "еб.-.ся". Это признание вырвали у меня мои сестры. Дейдр тоже весьма часто пользовалась этим словом, тогда, когда входила в раж и очень часто хотела, чтобы я тоже говорил ей такие слова. Но я никогда не мог на это пойти. А что же теперь? Мне сказали, что именно это непристойное слово я теперь обязан повторять хотя пока только тогда, когда мои уши горят под натиском их несомненно сильных ног. Теперь мне запрещено говорить об "употреблении" женщины т. е. о введении моего пениса в ее собственную персону (меня подвергнут наказанию за то, что я сейчас так пишу), а затем приспособлении ее движений для свого удовольствия. Меня собираются "выучить" всему этому, и это уже началось, к моему усиливающемуся отчаянию. Сегодня вечером Джейн склонилась над моей кушеткой и продемонстрировала мне свою персону в виде своего заднего места спустив панталоны до колен. Тем временем Мюриэл манипулировала мной через мои панталоны, а затем распо-рядилась, чтобы я их спустил и встал на колени прямо перед Джейн, которая оперлась о кушетку руками. Разнообразными щипками и прочими движениями Мюриэл я затем был введен в персону Джейн, или в ее киску введен до основания моего орудия, охваченного ее "прилегающим каналом". Эмоции и ощущения, завладевшие мной тогда, когда я подобным образом оказался вовлечен, выходят далеко за рамки сдержанности, т. е. принципов морали, принятых в обществе, и заставляют мою голову идти кругом. Согнувшись позади меня, Мюриэл ощутила меня и поддерживала мои тестикулы, весьма нежно, в то время как я был вынужден оставаться в мочалке (опять-таки, это не мое выражение). Мне сказали, что я должен сообщить Джейн пятьдесят медленных и долгих толчков моего неудачно затвердевшего пениса, ни больше, ни меньше, а потом потратить на нее свой жизненный сок. Мягко поддерживая мои тестикулы (как я уже упомянул), Мюриэл похло-пывала свободной своей рукой мои обнаженные ягодицы и, наконец, приказала мне приступать. Мне было приказано также оставаться-навытяжку и глядеть вперед, а ни в коем случае не на "божественные формы Джейн", как выразилась Мюриэл. К моему пущему стыду, палец Мюриэл затем проник в мое заднепроходное отверстие, причинив мне необычные ощущения. Вперед, давай! Трудись хорошенько! прицыкнула она и при-нялась за мои невольные передвижения в сжавшуюся утробу Джейн и обратно, сама в это время следя за всем сверху и подгоняя, если моих усилий ей казалось недостаточно. Тогда она начинала усиленно работать бедрами, в то время как ее палец проходил туда и сюда в моем проходе, заставляя мой погруженный пенис застывать еще силь-нее. Больше того, она бесперебойно считала. Помимо моей воли, помимо желания оставаться спокойным и отстраненным от всей мерзо-сти происходившего, необходимость Природы вскоре заявила о себе со всей силой к тому же еще подтвержденная некоторым внутренним давлением персоны Джейн. Таким образом, моя неудача соответствовать их зловредным же-ланиям и указаниям оказалась абсолютной. На счет тридцать один, когда я на последнем издыхании пытался задержать собственные сперматические излияния, я все же затопил ее и тут же задрожал, затрясся столь же сильно, как всасывали губы ее персоны. После этого, услышав мои стоны и мурлыканье Джейн, Мюриэл вынула свой палец и принялась шлепать мои ягодицы очень жестоко, приговаривая, даже в то время, когда я выделял мою сперму, что я всего лишь ленивый, злобный и совершенно эгоистичный пес, ко-торый неспособен удовлетворить просящую женщину так, как она этого заслуживает. Таковы ощущения, которые поневоле приходят к человеку во время выделения спермы, что я запросил ее извинения, хотя это и не изменило тяжелых ударов, сыпавшихся на меня. "Плохому, жесто-кому мальчишке, как ты", говорила Мюриэл, пока Джейн высасывала последние капли моего измученного пениса, объявив о том, что я здорово много кончил, но очень быстро. На какую-то секунду страшного и непростительного желания, я восхотел было остаться в ней, но тут же был изгнан. Сейчас же меня бросили животом на кровать, и принялись пороть одной из моих же собственных подтяжек, пока я мог всего лишь плакать. Я молил, да, именно! молил о прощении. Прощения не было. Ты НАУЧИШЬСЯ! скомандовала мне Мюриэл, наконец пере-став одолевать мои разгоряченные ягодицы, исполосованные ремнем. Он ДОЛЖЕН учиться, послышался голос надевающей пан-талоны Джейн, которой не видели мои пристыженные глаза. У него отличный и мокрый мальчик, и кончает он много. Его можно до-пустить к девочкам, когда он научится за собой следить, прибавила она. Контроль придет к нему. Мы проследим за этим, сказала Мюриэл. Мне дали пинка и приказали натянуть панталоны. Я стоял, дрожа и со слабостью в спине, перед этой злобной парой, не в силах понять, о ком они говорят. Я сказал, что хочу умереть. Это были единственные слова, которые я смог произнести. Напротив, Филипп, тебя ведут к жизни, уже осмысленной, Такие самцы, как ты, милый, всего лишь довески к собственной балде. Именно твою балду следует выучить вести себя хорошо и правильно исполнять свой долг, которого еще никогда не получала твоя жена. В будущем тебя ожидает два или три раза в день пока-зываться женщинам, чтобы ты вел себя хорошо и к их удовольствию. И ты будешь рабски внимателен к ним, как сейчас к нам. Только попробуй ошибиться и тебя выпорют еще сильнее. Ты сам всегда этого желал, и ты это знаешь... Я никогда... начал я, но на меня уже не обратили никакого внимания. Прошуршав юбками, они удалились и заперли за собой дверь, оставив меня в состоянии, которого Данте не смог бы описать на страницах своего Ада. Также и я, дожив до середины своих лет, оказался в темном лесу, откуда нет выхода. Я напишу когда-то любимой. Это моя единственная надежда. Я попытаюсь тайком передать это письмо; но кто возьмется доставить его на почту? Возможно, мне стоит попросить Розу. Соверена должно хватить, чтобы запечатать ее уста. Я попрошу Дейдр, чтобы она вернулась. Мы вернем этому дому порядок. Я уверен, что она все поймет правильно. О Боже! Я забыл, что мой дневник теперь читают Мюриэл и Джейн. Я должен немедленно написать это письмо и найти удобный случай передать его Розе. Я буду тверд. Я не отрекусь ни от чего, написанного здесь, как бы меня не заставляли. Мои уши будут снова гореть между их бедер, я это знаю.

ДНЕВНИК МЮРИЭЛ
Роза, по-моему, была ошарашена, когда вчера вечером Филипп незаметно сунул ей соверен; ей, конечно, показалось, что от нее требуются совершенно особые услуги, от которых, думаю, она бы не отказалась. Однако и ей еще нужно учиться. В данном случае ему всего-то было нужно, чтобы она отправила письмо Дейдр. Где-то через полчаса я уже протянула ему это письмо, посоветовав самому сходить и отправить его. Он, естественно, весь пришел в смущение, которое так для него подходит! - Ты что, пленник в собственном доме? издевалась я над ним. Я даже не попыталась вскрыть конверт, и никогда не стала бы делать этого. Теперь я знаю нашего Филиппа хорошо, как никогда. Шаг за шагом он впадает в ту самую безнадежность, свойственную многим мужчинам, которой сам все время хотел. Две недели тому от него послышался бы какой-нибудь ответ. Однако теперь он просто нечто пробормотал и поплелся назад горящий, без сомнения, желанием, чтобы я позвала его обратно. Я прочла последние записи в его дневнике. Он выдает себя с головой в последней строчке, хотя сам этого не понимает. Теперь ему по-настоя-щему хочется как раз того, что он притворяется презирать, ненавидеть и стыдиться. Немного же ему потребовалось.

Глава десятая

ДНЕВНИК ЛЕДИ СЕЛИИ ПАРТРИДЖ
Меня преследуют сны и видения, затуманивающие мой разум оза-рением и восторгом. Я в таком смущении, какого не случалось со мной давно. Два дня назад Мюриэл Мэнсфилд посетила нас в одиночестве. Она сказала, что проезжала мимо и решила заявить о себе. Я как раз оказалась одна и приняла ее: к моему великому изумлению, она встретила меня, поцеловав прямо в рот. На мой поневоле удивленный взгляд она ответила тем, что улыбнулась и сбросила свой плащ и свою шляпку. Когда подали чай, мы по обыкновению рассуждали о платьях и тому подобном; все же, все это время я чувствовала себя испытуемой и, наконец, решилась сама ее экзаменовать. Я огорчила Вас. Вам не нравится целоваться с другими жен-щинами? спросила она, как только горничная удалилась с чайным прибором. Я ответила ей, что ничего об этом не знаю, и это была правда. Мое выражение, должно быть, снова меня выдало, потому что она опять рассмеялась и спросила, не противно ли это. Я ответила, что не знаю, как и сказать об этом. Я так думаю, сказала она. Но это кроется у Вас на уме. Если я Вас опять поцелую, когда буду уходить, Вы простите мою бесцеремонность? Не имея навыка подобных бесед, я несколько онемела и, вероятно, слишком сжала губы, потому что на ее лице опять показалась та же грустная улыбка. Это же не запрещено, знаете ли, были ее следующие слова. После этих слов она встала, так что я подумала, что она тут же и уйдет. Но вместо этого она села на подлокотник моего кресла, припод-няла мой подбородок и поднесла свои губы к моим таким образом, что я обеими руками вцепилась в кресло. Ее язык на мгновение скользнул по моему рту и сразу же исчез. Видите, как это сладко тревожит? спросила она, потому что в смятении момента я не смогла никак устраниться от странного и какого-то чужого поцелуя, и это можно было принять за согласие. Я попыталась встать, но она тут же быстро отошла от меня. И тут у меня с губ сорвалась одна из тех нелепых фраз, которые всегда приходят бездумно. "Не понимаю, каким образом... ", пробормотала я в то время, как она отвернулась, подобрала свои длинные замшевые перчатки и пошла к выходу. Тут же совершенно беззвучно вошел Роджер: этого я никак не ожидала. Дверь осталась распахнутой по недосмотру горничной, и он слышал то, что я начала говорить. Чего же ты не понимаешь, моя дорогая? поинтересовался он. Меня, кажется, спасла на этот раз одна из вообще-то всегда вторгающихся некстати реплик Мюриэл: сама я не знала, что ему ответить. О, нечто очень приятное. Но мне и правда пора идти. Вы оба, надеюсь, простите меня? сказала она, подобрала свою шляпку с пером и ушла, оставив меня всю в слезах, которые я отказалась как-либо объяснять Роджеру. Он покинул меня в сильном раздра-жении. Ночью мне снилось, что Мюриэл снова поцеловала меня, хотя на этот раз намного дольше. И в самом деле, я проснулась, а все тело мое горело; это было так странно, что я вся прижалась к Роджеру, который тут же проснулся. Я опять не смогла ему ничего объяснить, и счастье, что он снова быстро заснул. Сон преследовал меня весь день: точнее, не только сон, но и то, что ему предшествовало, эти влажные полные губы поверх моих, этот дерзкий всплеск ее язычка у меня во рту. Всякий раз, когда я думала об этом, мои щеки разгорались, а я испытывала то чувство нежданного удовольствия, в которое не могла поверить. Я всегда вела жизнь достойную, в том смысле, в котором я это понимаю. Я всегда сдерживала шалости даже и самого Роджера, который иногда бывает слишком зол и груб в своих желаниях. Однако, как только снова пришла ночь, я опять впала в то же самое отчаянье, хотя и не знаю, можно ли это так называть, что мне еще раз привидится этот сон. И он пришел, хотя на этот раз и я и Мюриэл были обе раздеты и прижимались друг к другу обнаженными телами. Но я осталась одна в моей беде. Я откажусь снова целоваться с ней. Откажусь.

ДНЕВНИК ДЖЕЙН
Итак, леди Селия должна вскоре вступить в нашу игру. Мгориэл, как всегда, во всем мне призналась. Дамочку можно пощекотать, сказала она, а потом мы подсунем ее Филиппу, да так, как она никогда не позволяла своему мужу. Он зальет ее хорошенько за пару дней: ему уже давно не разрешали тратить сперму, и он успел подкопить. Роджер ничего не знает об этой части программы, однако его жена вернется к нему вполне целой, хотя и со взбитой щелью! В то же время Дейзи тоже требует приема. Мы уже все проработали между собой... или, по крайней мере, я так говорю, потому что Мюриэл, как всегда, хвастает, что все это ее идея. Что же, я промолчу и на это. Ей всегда нравится быть главнее.

ДНЕВНИК ДЕЙЗИ
Тетя Мюриэл ездила сегодня к маме. Надеюсь, что они очень подружатся. К моему восторгу, она забрала ее к себе, а меня папа туда не пустил. Все же было не слишком хорошо, потому что тетя Джейн вела себя очень плохо и сказала, что когда в доме станет все тихо, мы сможем опять показать друг другу подвязки. И все это при папе! Я не знала, куда деть глаза. Сильвия тоже. Папа сказал, что оставит нас вдвоем, а сам пойдет с тетей Джейн смотреть конюшни. Не знаю, чего они в этом нашли; там ужасно темно и похоже на старую часовню. А пахнет соломой и конским навозом. Нет уж, душенька; иногда и молодые леди должны поступать так, как от них требуется, так или примерно так сказала тетя Джейн, потому что я все это время не знала, так сказать, куда мне девать глаза и уши. А теперь, сказала она, мы можем снять платья и встать рядом. Папа сказал, что раз такое дело, тогда он уйдет но, видимо, и он не знал, куда деваться. Не знаю, где все это время был мистер Мэнсфилд. Было очень тихо, и Розы тоже не было. Тетя Джейн сказала, что мы должны это сделать, и расстегнула нас обеих. Мне и на самом деле захотелось подержаться с Сильвией за руки; я вся раскраснелась. Для того, чтобы снять платья, нам обеим пришлось наклониться, и поэтому я не видела папы, чему очень рада. Ведь на мне остались всего-то сорочка и чулки. Мама не знает, что я теперь не ношу панталоны. Оба наши платья упали на пол, и когда я распрямилась, то заметила, что папа уже ушел. Он шел по саду, но постоянно обо-рачивался и всматривался в наше окно. Мы не успели все сделать быстро, сказала тетя Джейн, и должны еще снять и наши сорочки! Папа снова обернулся на наше окно, но только на минуту. Тетя Джейн была БЯКОЙ, потому что она позвала его в окно, сказав, что мы хотим что-то ему сообщить. Сперва он не шел, но она снова его позвала, и он вернулся, но все время пялился на ковер. Он не смотрел наверх и только спрашивал, что мы хотели сказать. Ой, мы закрыли лица и ничего не могли сказать! Тетя Джейн прицыкнула на нас и сказала, что мы глупые, но даже несмотря на это можем поцеловаться. Мне хотелось спрятать передник, и поэтому мы с Сильвией обнялись крепко и поцеловались. Тетя Джейн сказала папе, чтобы он потрогал наши попы, какие они славные и теплые. Я думаю, ему очень этого не хотелось, но она все же его заставила. В это время мы с Сильвией прижались друг к другу еще крепче и хихикали. Я почувствовала, что его рука пошла вниз, но потом он сразу же убрал ее и снова вышел из комнаты. Тетя Джейн сказала, что мы можем одеваться, и ушла вслед за ним. Думаю, что они прогуливались за конюшнями, потому что их не было целый час; на юбке тети Джейн была солома, так что она, наверно, упала. По дороге домой, в коляске, папа сказал мне, что я хорошая девочка и поцеловал меня. Я опять села к нему на колени. Я сказала ему, что не хотела снимать платье и сорочку, но тетя Джейн меня заставила. Правда, я тут же добавила, что она это от веселости. Она сама так сказала. На меня вдруг напала внезапная смелость и я попросила папу не рассказывать маме, что я не ношу больше пан-талоны. На это папа рассмеялся и стал много раз целовать меня в губы. Он сказал, что об этом не может быть и речи, потому что тогда она в любом случае подумает, что он поднимал мне платье. Как я вся покраснела на это! Как глупо, что я сразу об этом не подумала. Я спрятала лицо, а коляска все подбрасывала нас, и я прыгала у него на коленях, ощущая под собой что-то очень твердое. Потом папа спросил, что раз он уже один раз меня видел, то можно ли ему еще? Ой, как я покраснела и еще больше спрятала от него лицо! Но он тогда сделал со мной смешную шутку и начал лизать мое ухо, заставив меня ерзать, все время спрашивая, можно ли ему, когда мамы не будет рядом. Тут я снова почувствовала мои груди и заметила, что они вспотели. Он спросил, приятно ли мне, и я согласилась. Мне везде стало смешно. Моя попа скакала по этой твердой штуке внизу, а папа издавал странные звуки! Я откинулась, а он поцеловал сквозь платье мои тити! Когда мы приехали домой, мама была уже в постели. Я думаю, что у нее поднялась температура, потому что она была очень красная. Тетя Мюриэл, кажется, переодевалась. Когда мы вошли, она как раз застегивала платье. Она сладко мне улыбнулась и крепко меня поце-ловала, а потом сказала папе, что он должен хорошенько следить за мной ночью. Не знаю, что она хотела этим сказать. Я думаю, она хотела сказать о маме, потому что у той горячка. К ужину, по крайней мере, она не спустилась.

ДНЕВНИК СЭРА РОДЖЕРА
Дражайшая Селия! Я вскоре буду иметь ее в любом случае, но только удовлетворенной: так я сказал и Мюриэл. Тебе скоро достанется ее задница, если это то, чего тебе хотелось, ответила она на это, взглянув на меня с видимой ревно-стью. Я уверил ее, что ее собственная, дерзкая, тугая и такая нежная, как сливки, - может вполне составить счастье любого джен-тльмена. Ее это, кажется, утихомирило. Как она дышит, как сопит, когда ей туда вводят... Она брыкается и ржет, как кобыла, пока мой буй разрабатывает ее обширные полушария. Боюсь, что они с Джейн вместе обсуждают даже самые интимные вещи. Если бы не это, мое чувство к Мюриэл выросло бы намного. Я так уверен в этом. "Не правда ли, Дейзи приятная и кудрявая между бедрами?" спросила она. Я сказал, что не рассматривал и не буду. "Ой, плут, ты же трогал их задницы, да?" спросила она. Я подумал, что это бестактность, но только лишь покачал головой. Подозреваю, она тоже так подумала. Мне захотелось спросить, засу-нула ли она палец Селии в зад, но это было бы уже слишком. Меня иногда удивляют собственные представления о морали. Но кто ты есть, тот ты и есть. Мне нужно поговорить с Дейзи, потому что я боюсь язычков этих сестер. В этом свете мое решение овладеть Джейн и сладкой Сильвией несколько поблекло. Но меня же приваживают таким же образом, как Селию к Мюриэл! Скоро тебе будет можно нас обеих, сказала Мюриэл. На это я парировал, что я скажу ей сам, когда и если мне этого захочется. Она снова выглядела побитой. Иногда язык ее просто не слушается. Дело в том, что она никогда не хочет дурного. Я сказал ей, что все это знаю и в некоем смысле прощаю ее. Она вздохнула и прижалась ко мне крепче. Мы всегда будем одновременно соперниками и союзниками, милый, сказала она. Я подумал о том, что это очень верно, и похвалил ее слова.. Ого, тебе все же нравится что-то из того, что я говорю! рассмеялась она. Иногда она бывает не устояты..

ДНЕВНИК ДЕЙЗИ
Если кто-нибудь спросит, целовал ли меня папа в губы, я скажу, что не целовал. Папа прочел мне об этом наисерьезнейшую лекцию. У нас была ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА в моей комнате! Я сказала, что не скажу НИКОМУ в ЦЕЛОМ СВЕТЕ, и это правда. А если тебя будут шлепать и спрашивать, спросил он. Я не скажу даже АНГЕЛУ, сказала я. Он просто расхохотался. "Тогда не говори сама себе, потому что ты тоже ангел, моя радость", сказал он. Сперва у него был какой-то испуганный вид, но теперь он совсем развеселился. На мне была только ночная сорочка. Он хотел было обнять меня обеими руками, но потом вдруг раздумал и быстро вышел. Меня это страшно обидело. В конце концов, мне кажется, что он мне не слишком-то верит.

Глава одиннадцатая
ДНЕВНИК ЭВЕЛИН
Когда слушаешь рассказ Дейдр, то кажется, что настал конец света; впрочем, она, по-моему, возится со всем этим гораздо больше, чем дело того заслуживает. И намного больше, чем переживает сама. Необходимость свалить с себя ношу была у нее больше, чем получить "прощение", которого я, как сразу и сказала ей, дать не могу. Не думаю ли я, что все это было немыслимое негодяйство, спросила она. Она явно не хотела, чтобы я произнесла свое "да". Я объяснила ей, если это можно назвать объяснением, что она вполне может рассматривать все это как либертарианскую авантюру чисто импуль-сивного происхождения. Признаюсь, я была очень довольна своей фразой, потому что она явно ожидала от меня нечто более прямое и вовсе не дамское. Не хочет ли она, чтобы я занялась молодым господином Ричардом? Ее глаза зажглись. Или в то же время в них промелькнула искра опасения? Я подчеркнула, что ей необязательно при этом присутст-вовать, а то, что я для него предначертала, должно скорее всего преподать ему должный урок. Что же, согласилась она. Я должна сказать Морису, вспомнила она. Что же, если мы здесь не либер-тарианцы, тогда кто же мы? Она даже немного всплакнула: скорее всего, от любви, а не от угрызений... Мне так показалось. Я уже почти было решилась признаться ей во всем касательно Клодии, но увидев явно смешавшиеся чувства Дейдр раздумала. В конце концов, во всех умах (и Морис не исключение) гуляет та шалопутная мысль, что и Эми давно пора бы взнуздать. Нам еще предстоит ее увидеть, однако по описанию матери она получается очаровательно подходящей к намерению, которое мы ДОЛЖНЫ осуществить. Возможно, мне нужно рассказать Клодии побольше о Дейдр. Все это, кажется, предвидится как очаровательный коктейль. Морис вполне согласен с моим мнением.

ДНЕВНИК РИЧАРДА
Я все еще в немилости и вполне, как я сам думаю, заслужил это. Я уверен, что произошло самое худшее - и мама отправилась домой к Джереми... Но нет, тогда бы я сразу же узнал об этом. Я должен доставить некую посылку той даме, которую мама встретила в городе. Это все, что мама мне сказала. Единственные слова, которые я от нее слышал за все это время. Я просто ответил, что все отвезу и очень жалобно посмотрел на нее. Но ее глаза холодны, как всегда. Эми спросила у меня, что случилось, а я приказал ей заткнуться. Она становится очень наглой и, кажется, непоседливой. Она сказала, что надеется, что я "ничего плохого не сделал маме", на что я спросил, что она имеет в виду. Боюсь, она что-то слышала. Джереми - идиот. Эми ответила мне, что она все знает, но я так не думаю. Не думаю, чтобы кто-нибудь даже пробовал поднимать ей юбки. Ее жопа, кажется, сделалась больше. Я ей так и сказал, на что она покраснела, выбежала из комнаты и хлопнула за собой дверью. Бьюсь об заклад, что она подняла свои юбки и посмотрела, что там. Я услышал, как мама сказала: "Тебя выпорют, Эми, если ты еще раз так поговоришь со своим братом"... Может быть, она не думает обо мне так плохо, как пытается представить. Хотелось бы мне знать. Она не разрешила мне взять коляску, чтобы отвезти посылку. Мне придется отправиться дилижансом вместе с простым народом.

ДНЕВНИК ЭМИ
Ричард отправился доставить посылку какой-то даме, маминой подруге, и не вернулся! Я спросила маму, не волнуется ли она. Мама сказала, что он в хороших руках. За ним присматривают. Я не знала, что он все еще не вернулся, до сегодняшнего утра. Вечером нас посетил джентльмен по имени Морис. Он показался мне приятным. Он сказал, что Ричард ведет себя хорошо. Что же, это будет здорово. Я знаю, что он целовал маму, но других своих мыслей я не выдам, чтобы не показаться злюкой. Морис... Я подумала, что его зовут мистер Морис, а потом из-винилась, но он сказал, что это ничего. А потом, когда мама вышла из комнаты, он сказал, что я очень привлекательная! Я думаю, что Джереми я тоже так нравилась, но ЕГО имени мама даже слышать не хочет не понимаю, почему. Она сказала, что он был с ней невежлив. Все это было сказано при Морисе. А когда мама была наверху, он сказал мне, что обниматься и целоваться тоже иногда бывает невежливо, и спросил, что я об этом думаю. Я сказала, что так не думаю. Я покраснела! Он сказал, что ему очень приятно, что я такая чувствительная девочка и в этом смысле очень похожая на маму. Потом он совсем внезапно ПОЦЕЛОВАЛ меня и сказал: "О, у тебя такая чудная попочка, но не говори маме, что я так сказал", и положил на нее руку! Я застеснялась что-нибудь делать и не знала, что сказать. Он сказал, что чувствует на мне чудные панталончики и часто ли я их ношу. Я не знала, как отвечать. Он сказал, что мне не следует носить их постоянно, потому что они затрудняют юных леди. Я чувствовала себя очень глупой из-за своего молчания. Я думала, что с его стороны очень грубо все время меня трогать... но с моей стороны было бы очень грубо сказать ему об этом. Тут как раз мама вернулась вниз. Он успел снова сесть, а моя попа все еще щекоталась, как будто его рука все еще была там. Мама извинилась и сказала, что у нее страшно болит голова; поэтому Морис предложил ей отвезти меня кататься. Мама, кажется, не была в этом уверена. Я думаю, что она немного ревнует. Она сказала, что я могу поехать на час. Не знаю, хотелось мне этого или нет, но, в любом случае, мне нравится выезжать. Морис сам вел двуколку с пони, и мы ехали по полю ТАКИМ шагом, что у меня захватило дыхание, а моя шляпка почти слетела. Потом мы остановились у какой-то рощицы. Среди деревьев было очень приятно. Он стреножил пони и мы пошли прогуляться немного. Меня ОЧЕНЬ хвалили за мой разговор и за мое поведение. Мы сели под дубом, а он сказал, что мои губы и мои глаза очень хороши! Потом он шутя сказал, что снова хочет быть "невежливым", поцеловать меня и потрогать мою попу! На этот раз я хотела сказать "нет", но он мне не дал и ЗАДУШИЛ меня поцелуями, повторяя, что я ВОСХИТИТЕЛЬНА! Мама умерла бы, если бы узнала, что он искал у меня ПОД юбкой. Я ему не давала этого делать и вертелась, но он вдруг стал строгим и сказал мне, чтобы я вела себя тихо. Он сказал, что хочет трогать мою попу через панталоны, что он и сделал, повсюду и ВОКРУГ. Я чувствовала себя очень странно, потому что его палец попал туда в середину и очень терся. Он сказал, что если я перестану крутиться, мне сразу же будет приятно, и что мамы все очень хотят, чтобы их дочери этому научились, но дают джентльменам заниматься этим. Я едва могла говорить, потому что он все время целовал и ТРОГАЛ меня повсюду, даже между ног! "Ой, нет!" сказала я. "Ой, да, дорогая моя, потому что этому тебе надо учиться", сказал он. Я подумала о том, что сказала бы мама и сказала ему, что не надо этого делать, а то я все расскажу. Ах, нет, потому что тогда ты будешь совершенно непростительно бесстыдной, все об этом узнают, я имею в виду твое бесстыдство. Тебя только отругают за это, сказал он. Я наполовину поверила ему, наполовину нет. Ой, в какой кру-говорот я попала! Увидев мои сомнения и то, как моя рука тихо пытается его бить, он вдруг поднялся, прислонился к дереву и сказал, что я веду себя нехорошо по отношению к нему... Это смутило меня еще больше. Я тоже села и начала оправлять платье. Он сейчас же обхватил меня за плечи и вмиг положил к себе на колени. Ой, Боже, потом он задрал мне платье и начал шлепать по моей попе, пока я не заплакала, чтобы он перестал. Она просто докрасна накалилась. У меня по щекам потекли слезы. Моя попа горела! Сядь и выучи назубок, что надо слушаться старших! сказал он. Я все время всхлипывала и не могла усесться на мою бедную побитую попу, но он все же заставил меня, а потом притянул к себе и начал со мной разговаривать нежно, вытирая мои слезы. Теперь я молодая леди, сказал он, и должна поступать так, как поступают молодые леди; а если я расскажу маме, как боролась, то все будут только смеяться и скажут, что я все еще ребенок.
Пока он говорил, он гладил мои тити и я была вынуждена снова дать ему мои губы. Я все же постоянно вертелась, потому что моя попа горела. В конце концов я обещала, что ничего не скажу маме. Он сказал, что все будут меня ругать, если я скажу, и что все это запомнят. Когда мы вернулись, мама сказала, что мои глаза немного красные, но я сказала ей, что это потому, что я много смеялась и терла их. Она была очень довольна тем, что я развлеклась. Я хотела рассказать ей все, что произошло, но потом подумала, что она тоже, в конце концов, может назвать меня ребенком. Моя попа сделалась больше... Я в этом просто уверена. Я спросила у мамы, выпирает ли она. Мама рассмеялась и сказала, что у всех молодых леди так.

ДНЕВНИК СЭРА РОДЖЕРА
Какой странный парень этот Мэнсфилд... Впрочем, говорят же, что все странные парни, (Кроме нас самих. Но вот в его случае это верно. Этакий вялый, отсутствующий вид и, к тому же, он явно под пятой у своих сестер. Когда я сегодня пришел к нему с визитом, то имел с ним небольшой разговор, банальный, как обычно. Под тем предлогом, что ему нужно проверить счета имения, он очень скоро исчез за дверями, а я остался одиноким самцом среди курятника и причастился удовольствию про-исходившей в нем вялой и несвязной беседы. Мюриэл спросила, могу ли я отличить в темноте Дейзи и Сильвию. Я весьма хорошо понял, куда она клонит, но притворился непонимающим и со всем благо-душием ответил, что могу разобраться в них даже по пяткам. Тут вмешалась Джейн со своими расспросами о прочих деталях анатомии; я, однако, начал зевать и притворился, что не слышал вопроса. У меня есть мнение, согласно которому существуют вещи, которые могут быть предметом обсуждения в постели или в любовном объятии, но вовсе не в гостиной. Возможно, это несколько старомодно. Я не уверен. Селия должна завтра посетить Мюриэл. Она, естественным обра-зом, застеснялась моего при этом присутствия. Она даже не разрешила мне доставить ее на место, но обратно в нашей коляске прибудет Сильвия. И впрямь, как хорошо было бы видеть ее у нас! У нее самый что ни на есть божественный рот. Вспоминаю, как они с Дейзи целовались на лужайке: чудная буколическая сцена. Молодые девочки, без сомнения, часто предаются таким удовольствиям. Я слышал об этом немало историй, как, например, те про горничных, пользующих друг друга, когда нет мужчин в округе. Все дело в том, что я не знаю наверное, чего завтра захочет Селия, и буду думать об этом постоянно. Все это заставляет мужчину чудовищно ерзать. Дейзи несколько рассупонилась после нашего пос-леднего разговора. В этом виноват, скорее всего, я. Я уже перешел все дозволенные пределы в своих слишком частых поцелуях и объятиях ее грудей, которые на диво подросли и закруглились. Клянусь Юпите-ром! Подозреваю, что здесь уже приложили свои руки и Мюриэл и Джейн. Я не могу не думать об этом, и поэтому наедине с ней меня заносит все больше и больше.

ДНЕВНИК МОРИСА
Какое наслаждение целовать и сжимать в объятиях юную девочку, которая даже не знает, довольна она этим или же нет! Эми будет действительно идеальным предметом этих излюбленных игр. Я пола-гаю, что поддерживаю ее в нужном духе, не говоря о ее маме, которая сама в достаточной степени увязла, чтобы кидать камни в других. Прежде чем мы вернулись домой, я заметил Эми со всем благо-душием, что она уже получила свои первые шлепки - и может по-лучить еще. Какое смущение в ее глазах! Она слишком застенчива, чтобы полностью отвергнуть чьи-либо авансы. Эвелин знает, как с ней обращаться, и мы достигнем здесь прогресса. Можно предвидеть самое блестящее будущее за столь молодым и лакомым созданием. Если оставаться с ней достаточно строгим в минуты возможного бунта с ее стороны, она научится.

ДНЕВНИК ЭВЕЛИН
Должна сказать, что юный Ричард весьма миловидный молодой человек и, как следовало ожидать, очаровательно неловкий в моем присутствии. Он, вероятно, полагал, что его отпустили побегать, в чем его быстро разочаровали. Я сказала ему, что у меня есть нечто ему показать, это весьма заинтриговало его, и повела его в свою вторую спальню, расположенную несколько в стороне от мест, куда дерзает вмешиваться Морис, и представляющую мое личное владение. Там нас ожидала Клодия, в таком одеянии, или же его отсут-ствии, которое вынудило Ричарда подавиться и достичь глубокого лилового оттенка краски. Баскская сорочка на Клодии была черной, обшитой чудной тесьмой, и сверху вступала во флирт с ее сосками, восхитительно выступающими, в то время, как внизу ее куст оставался обнаженным или был бы таковым, если бы на Клодии не было белых шелковых панталон, в тон чулкам. Черные сапоги, застегнутые на все пуговички вплоть до самых колен, дополняли эту картину, завораживающую и требовательную той страстной женственностью, которую только можно желать. Пока Ричард продолжал икать, а Клодия вставала с той кровати, на которой она валяла дурака, я заперла дверь. Этот звук заставил его обернуться, так резко, что я сразу же приняла тот "холодный вид", который всегда отмечает Морис. Этот самый, не так ли? Он хорошо снаряжен? спросила Клодия, проинструктированная мной во всех тонкостях. Я ответила, что это и есть тот самый злодей. На это из горла Ричарда послышался некий приглушенный всхлип, в то время, как его коленки заметно задрожали. Что же касается его готовности предстать перед самой требовательной из дам, продолжала я, в этом нам еще предстоит убедиться. Затем Клодия приблизилась к нему, раскачивая бедрами, пока ее живот не подошел вплотную к его собственному, в то время, как я подошла к нему сзади и схватила его за талию. Если бы в нем сохранялись хотя бы какие-то остатки соображения, он бы понял, что попал в то же положение, что и отупевшая когда-то Дейдр. Ты будешь молчать и не станешь протестовать, а не то твоя мама об этом услышит, сказала я. О, мадам, о чем Вы? выдохнул он, потому что Клодия сейчас же принялась умело расстегивать пуговицы на его брюках. В итоге его штаны пали до колен, рубашка была задрана, а пенис и все остальное представились нашему вниманию. Во время этой процедуры я оставила одну руку вокруг его талии, а другой весьма быстро схватила его за волосы, что, естественно, заставило его пискнуть от-удивления а потом уже вовсю заголосить о пощаде. Спокойно, юный мужлан, ты на учебе, зашипела на него Клодия, заставив его оцепенеть, потому что сейчас же с таким знанием дела схватила его петуха, что он тут же подрос до необходимых пропорций. В самом деле, у меня промелькнула мысль о том, что милой Дейдр было, в общем, не на что жаловаться. Я его держу. Бери бутылку, сказала я Клодии. Это было нужно не столько ей, уже хорошо посвященной в наш сговор, но молодому господину Ричарду. Нет! послышался его визг, потому что она тут же достала стеклянный сосуд из туалетного столика у кровати. Горлышко этого флакона удобно изогнуто таким образом, что его уже часто употреб-ляли для подобных нужд. Под вопли Ричарда, которого я все время крепко держала за вихры, горлышко сосуда было надето на вздувшийся наконечник, нырнувший туда всей своей плотью так, чтобы осталось как раз немного места для крепкой хватки Клодии. Коленки молодого господина Ричарда задрожали еще сильнее, а его самого передергивало с ног до головы, пока Клодия начала его выкачивать. Его положение, должно быть, было весьма для него неудобным, потому что я тут же выставила свое колено прямо ему в спину, чтобы таким образом удержать его в равновесии и не в силах сопротивляться методическим усилиям Клодии. Думаю, что не прошло и сорока секунд, когда он наконец излил свое мужество, образовавшее сероватую лужицу на дне бутылки. В этот момент, разумеется, Ричард был абсолютно ослаблен, и мне ничего не стоило спокойно сцепить его руки за спину. В это время Клодия поддерживала его за волосы, все еще приставив к его мальчику бутылочку, хотя уже, казалось бы, и полную. Здесь, наконец, раздались его жалобные крики, когда мы уложили его на кровать, осторожно наклонив сосуд под углом к его быстро убывающему члену. Мама! дико проблеял он к нашему общему восхищению. Твоя милая мамочка никогда бы не захотела видеть тебя в столь жалком состоянии, сказала я. И не дай Боже такому слу-читься. Потом, обернувшись к Клодии, я добавила для него. Его член явно требует постоянного упражнения. Он должен делать лучше, чем это. Какое жалкое представление! Пожалуйста, милочка, не присмотришь ли ты за ним на время? Через каждый час? К величайшему удовольствию. У жеребчика в шарах должно быть еще много всякого: иначе он не представляет для нас никакой пользы. Надо же, мой доберман может сделать больше этого! раз-влекалась Клодия, пока Ричард то белел, то краснел, как девушка, у которой впервые в жизни спустили панталончики. Итак, через каждый час. Оставляю его на тебя. Можно давать ему хлеб и молоко, но ничего больше. Смотри, чтобы в следующий раз было лучше! Я строго взглянула на Ричарда. Проследи также за его туалетными надобностями, добавила я еще строже Клодии, которая не сморгнула. Для этого у меня есть ошейник: он будет ползти за мной по коридору и до клозета. Четыре раза за сегодняшний день был он высвобожден от своих запасов. Видимо, ничего лучшего от него ждать пока не приходится, и до тех пор мы оставили его спать, все еще связанного и совершенно измотанного. Однако, для молодого господина Ричарда это всего лишь начало. Морис тихо проходит мимо дверей, за которыми заперт Ричард, и не хочет его видеть. Он справедливо заметил, что это мое собственное маленькое дело. Я разрешила ему сегодня отпраздновать ночь с Клодией. Она всегда так замечательно вертится между нами. Итак, мои руки полны, во всех смыслах, приятных обязанностей. Что будет, увидим.

Глава двенадцатая
ДНЕВНИК ФИЛИППА
Я окружен мраком, в который сам дал себя погрузить. Милая Сильвия отправилась на время навестить свою подругу Дейзи, и я этому рад. Опасность того, что она обнаружит ужас моего существо-вания еще более повергает меня в руки Мюриэл и Джейн. Минута крайнего дискомфорта пришла ко мне вечером, когда Сильвии пришла пора пожелать мне доброй ночи. Тети сказали ей, заявила она, что мой роман движется. Бедному ребенку было нечего больше сказать и явно ее тетки настроили на этот разговор. Мой стол был покрыт бумагами, на которых я был вынужден, хотя и без большого успеха, потакать злобным желаниям Мюриэл и Джейн. Сильвия трогательно уселась на моем колене и попыталась уткнуться в них, чтобы показать свой интерес к моей работе. Я не был к этому готов и поспешил накрыть проклятые бумаги, к ее неудовольствию, оправдываясь тем, что здесь пока что нечего читать. Но папа, они же говорят, что ты хороший писатель, гордо заметила Сильвия, не осмелившись, к счастью, дальше проникнуть в мои секреты. Мне пришлось взять на себя унизительную обязанность объяснять ей, что я могу показать ей только самое лучшее из того, что пишу. Ей, кажется, понравилось признание ее роли строгого критика. Смехотворное положение дел! К тому же она так, по своему девичьему обыкновению, вертелась у меня на коленях, что причинила мне некоторое физическое беспокойство. Ее облачение под платьем теперь минимальное, а поэтому тепло и окружность зада ощущаются несмотря на ткань. В то же время я никак не мог заставить себя убрать ее со своих колен, приходя во все большее замешательство, которого она не могла не заметить. Как раз в этот момент и вторглась Мюриэл, с порога отослав Сильвию спать свои "милые баиньки", как гласит дурацкая поговорка. Последний и влажный поцелуй Сильвии пал на мои губы, и затем она соскочила с моих колен, заставив меня очевидно "восстать" об ее приподнятые нижние щеки. Я густо покраснел, но она, к счастью, не обернулась. Едва успела закрыться за ней дверь, как Мюриэл пристально посмотрела на мое несчастное состояние и заявила, что "к ее удовольствию" я наконец "приобрел твердое отношение к женщинам". Я ничего не ответил. Я сжал зубы и положил бы ногу на ногу, если бы в-моем положении это было возможно. Мне было приказано "предъявить", от чего я отказался, но потом был вынужден покориться, хотя и боялся того, что Сильвия вернется и увидит мое готовое лопнуть орудие. (К стыду своему должен признать, что мои сестры "поздравили" бы меня за эти строки.) Мой упрямый буй был затем взят в руки нежно и до боязни восхитительно. Бывают времена, теперь чересчур частые, когда тебя выводят за границы гордости и стыда. Мюриэл склонилась над моим креслом, сжав рукой мой пенис и потирая его сверху вниз. Сознаешься ли ты в помыслах? рассмеялась она, очень до-вольная тем, что ей показалось приятной оговоркой. Я покачал головой. Мои щеки с новой силой залил румянец. Я достаточно хорошо усвоил, как слаб я бываю в ее руках. Мои бедра начали подергиваться вопреки моей воле. Бедная, милая бедняга Сильвия... Посадить ее на такую боль-шую, дурную штуку... Нет! подавился я. На это она рассмеялась своим жестоким смехом и, вынув из-за ворота батистовый платок, крепко повязала им мою трепещущую эрекцию. Нет? Что же. Ладно, я оставлю все это таким образом, а через полчаса вернусь проверить, что ты туда не напачкал. С этим она удалилась, оставив меня с тестикулами, сжатыми от желания. Когда она вышла из комнаты, я услышал, как она зовет: Джейн, я хочу тебе кое-что сказать! Мне не нужно гадать, о чем она хочет сообщить. Мое имя и имя милой Сильвии будут измараны самым бессовестным образом. И увы, как раз в ту самую минуту мои шары до того придавило креслом, а буй так раскалился добела, что я не мог дольше контролировать себя и густо забрызгал повязанный платок. Сиденье подо мной содрогнулось, такова была сила сперматического извержения. Мой пенис мокро упал вниз. Волны невыразимого наслаждения сменились быстрой слабостью, а потом моим ужасом от того, что наказание последует, как только Мюриэл вернется в комнату. Она, совершенно точно, припишет мою слабость "доказательству ее слов". Я либертин, которого следует держать под контролем... Вот что они с Джейн провозгласили, несмотря на то, что знают истинную природу факта. Дейдр все еще не ответила на мое письмо, но я все же живу надеждой. По сравнению с этими двумя она была просто ангелом скромности. Меня не волнует, что мои сестры прочтут эти слова. Они будут издеваться над лицемерием, которого во мне нет, и потом заставят меня, как собаку, облизывать их зады.

ДНЕВНИК СЕЛИИ
Через какое испытание невыразимых страстей я прошла! Я рыдала, я протестовала, я любила, была принуждаема и все это в один долгий, долгий день, подобного которому еще не было в моей жизни. Сперва Мюриэл усыпила меня своим любовным искусством. Ее язык, ее бедра, ее груди, ее зад все было моим, как и мои при-надлежали ей. Мы лежали в постели нагие, забыв обо всем на свете. Наши языки .спаривались, наши пальцы искали. Несколько раз она мучила мой задний проход, но я слабо протестовала, что не люблю этого. Я должна научиться, ответила она среди такого пышного расцвета поцелуев, такого перекатывания по кровати, что я просто не смогла заставить себя произнести "нет". Дай мне поднести тебе лепестки розы, выдохнула она. Со-вершенно не понимая, что она имеет в виду, я позволила ей увлечь меня на колени, а она в это время проскользнула подо мной и приложила свернутый кончик своего языка между моих нижних щек... О, это ощущение! Стой! Это слишком приятно! неосторожно пробормотала я, на что она отвечала: Конечно, моя радость, но тебе предстоит узнать еще лучшее. Здесь за дверью послышалось чье-то падение и я попыталась вскочить, но Мюриэл в мгновение ока оказалась на мне, сперва оседлав меня, а потом повернувшись таким образом, что, сжимая ногами мои плечи и руки, она завладела моими бедрами. Тут я к своему ужасу заметила, что в комнату успел зайти некий джентльмен, совершенно голый и с поднятым членом. И что хуже всего, он был не один, и то, как он вошел, было одним из самых странных зрелищ в моей жизни. Его шею стягивал плотный кожаный ошейник, от которого шла стальная цепь; ее свободный конец держала сестра Мюриэл, обтянутая прозрачным пеньюаром, обнажавшим ее груди и темный куст. А ну, живо! крикнула она ему. Он, кажется, был в каком-то помутнении, очень похожем на то, которое начинала испытывать и я. Я же брыкалась и пыталась сбросить с себя Мюриэл, употребляя все мои силы, однако под тяжестью ее зада все мои попытки были неудачны. Не дайте ему! проскрипела я в пустоту, потому что его уже подвели как раз позади меня, а он, под руководством Джейн, помог приподнять мои бедра еще больше, так, что мой бесстыдный зад предстал перед ним полностью. Я смазала ей попу слюной так же, как ты ему петуха... А теперь клади его туда, милочка. Ее дырка будет тесновата, потому что там еще ничего не было. Держи его верно! Ему следует доставить чудесной леди все удовольствие, и хорошенько! заметила Мюриэл. НЕТ! завизжала я, но уже слишком поздно. Щеки моего зада были грубо разведены. Его наконечник, действительно весьма мокрый, посмел совершить туда нападение. Я плакала, я просила, но напрасно. Мюриэл еще плотнее уселась в свое седло, расположив колени по обе стороны на кровати, в то время, как мое беспомощное седалище получило первый дюйм его твердого, мясистого кола; его крепко держали. О, милый Боже, какие ощущения завладели мною по входе муж-ского орудия в наисекретнейшее мое лоно! Сперва я почувствовала жжение. Это было похоже на пробку на длинную и весьма набухшую пробку. Я слышала, как он заскрипел зубами. Еще три дюйма пуль-сирующего желания продвинулись и замерли на время, "чтобы она попривыкла", как выразилась Джейн, обладающая странной властью над джентльменом если, конечно, можно его так назвать. Поработай балдой немного туда и сюда, тихо-тихо, а потом, медленно, дай ей еще, проговорила Джейн, пока я застонала, за-крыла глаза и стиснула зубы на это грубое, бесстыдное вторжение. Его слон и правда прошелся на дюйм или два туда и сюда, облегчив до некоторой степени мой пассаж, так, что жжение утихло и исчезло. Я ощутила себя странным образом исполненной, запеча-танной, и все же это было несравнимо с тем, что началось, когда эрегированный пенис затем прошел дальше, под мои стоны прекратить все это. Почти есть! воскликнула Мюриэл, подавшись, как я почув-ствовала, вперед, чтобы разглядеть все в подробностях. Самец испустил какое-то проклятье, которого я не поняла. Он тяжело дышал, и я тоже задышала тяжело. Я почувствовала, что его шары вплотную свесились над моей липкой щелью, и поняла, что он уже совсем дома. Джейн снова приказала ему "застыть", и я почув-ствовала пульсацию кипящего орудия, которая непонятным мне кол-довством расширила мою заднюю дыру. А теперь пользуй ее, и медленно, ибо она божественное создание, которого ты иначе недостоин даже и прикоснуться, пос-лышался голос Джейн. Я сама не могла ничего больше произносить. Полный заход его парня, кажется, извел из меня все дыхание, хотя бы даже и на время. После длительного "погребения" он медленно начал ворочать им в разные стороны, в то время, как я кусала себе локти от сладкого и томительного ощущения, которое нашла совершенно отличным и более "постыдным", чем обычная обработка моего передника. Наши стоны смешались. "Нежно поработай бедрами, моя драго-ценная", посоветовала мне Мюриэл, ущипнув меня за левую ягоди цу. Не помню, чтобы я что-нибудь говорила, кроме издаваемых мною звуков и тихих завываний, о которых она впоследствии говорила, что они показались ей прекраснейшими из всех, которые она когда-нибудь слышала. К своему стыду, я поняла, что начинаю сдаваться на волю злобного акта и того переменчивого ощущения, которое он несет с собой. Долгая, долгая минута этих тихих пистонов прошла прежде, чем мой задний ход поневоле ответил его оружию. Затем по "приказу" (потому что это можно было назвать только приказом) Джейн он принялся качать меня весьма быстрее, заставив мой зад биться о его живот, в то время, как пробка так и заходила туда и сюда. Здесь Мюриэл сошла со своего седла и снова скользнула под меня, приблизив свои горячие и сладкие губы к моим. Наслаждайся! шепнула она мне в рот. На какое-то мгновение я еще боролась между притворством моего отчаяния и удовольствием, которое уже овладело мной. Мое дыхание наполнило ее рот, мой зад заработал. Снова вихревые движения ее языка вызвали мой ответ. Самец задышал еще громче, заставив Джейн скомандовать ему: "Не так скоро". И...ДИИИ! подавилась я. Я издавала про себя самые нелепые восклицания, как бы их хорошо не принимала Мюриэл, которая гладила мои повисшие груди, изливая языком и губами такую волну страсти, что я больше не сомневалась в ее искренности доставить мне удовольствие, а не подвергнуть меня, как я сперва подозревала, грубому нападению. Моя щелка задергалась. Прошло даже немного времени, прежде чем я смогла это заметить. Рука Мюриэл слепо прошла под мой живот, нашла мои кудри и потом точку. Как только ее пальцы провели по ней круг, я разразилась целым дождиком любовного сока.
Давай его сюда! проговорила она из-под меня. Глубокий и сдавленный звук послышался со стороны джентльмена. Она должна получить каждую каплю, послышался голос Джейн, на что он тяжело содрогнулся, подвел мои нижние щеки совсем близко к своему животу и разразился таким плотным, жарким потоком, какого я никогда не знала от Роджера в более надлежащие к этому минуты. Ах, да... Признаюсь, что это было великолепно. Это правда, как потом сказала и Джейн, что так лучше ощущаешь внедрение мужественных соков, чем "обычно". Я чувствовала каждый фонтан, каждый всплеск, каждый новый прилив долгой, тягучей, плотной спермы, до тех пор, когда, наконец последние ее жемчужные капли проникли в мое тесное отверстие; все это время он дышал тяжело, как после скачки. Теперь назад, и очень тихо! скомандовала ему Джейн, на что он послушно, дюйм за дюймом, ретировался, так, что я вполне ощутила потерю и запустение моей запруженной задницы. Шишка выскользнула из меня, и я упала, ощутив, как его теплые соки булькают из меня самым сладким образом. Я закрыла мое раскрас-невшееся лицо, а Мюриэл выскользнула из-под меня, и поднесла свое лицо к моему. Видишь, как это приятно! улыбнулась она. Я не знала, что и сказать. "Кто?" сперва глупо спросила я, сжимая мои горящие нижние щеки, в которых все еще билось то же ощущение. Неважно, любовь моя, если тебе это было приятно. Поверь, что это было моим единственным намерением. Пусть Роджер будет в дальнейшем твоим благодетелем... Отныне предлагай свою попу ему и удваивай свое наслаждение которое ты также можешь продлить и с теми джентльменами, с которыми я могу тебя позна-комить. Но ты делаешь из меня распутницу! возразила я. Распутницу, правда? Какая чушь! Это слово, изобретенное ханжеством. Оно не подходит к реальности. Жизнь коротка... На-слаждайся ею, как можешь, и не будем загромождать себя суждениями скудоумных. Ты унесешь с собой домой прелестнейшие воспоминания об удовольствии, к которому я и сама причастилась. Понимаешь ли ты это? Она перекатилась на меня, пока говорила, и прижала меня сверху. Кончик ее языка ходил вокруг моих губ. Ее тугие соски жалили мои собственные. Да, но... слабо начала я, на что она откинула назад свои распустившиеся волосы и громко расхохоталась. Никаких "но", моя радость, но только услада. Я поведу тебя к еще большей. Доверься мне! Я хочу, но не смею, ответила я совсем неслышно, хотя это можно было прочитать и по моим глазам. То, что еще можно было сказать, потонуло в долгих поцелуях. Я еще раз испустила в ответ на ее нежные притирания и почувствовала полную слабость, сонное состояние, в котором я и потерялась и снова нашлась. Когда я вернулась домой, то нашла там Роджера, очень задумчиво-го, как бы укоряющего меня за перемену настроения. Впрочем, мои опасения вскоре растаяли. Все же, я чувствовала на себе некоторую вину и хотела признаться во всем полностью, какой бы гнев это у него ни вызвало. Как только я высказала слово "признание", он приблизил палец к моим губам. Это не суд, а дом любви: тебе не в чем признаваться, сказал он. Какими бы сладкими ни были для меня эти его слова, я не могла скрывать от него то, что позволила себе такое, чего не позволяла ему годами. Но дражайший, я должна тебе сказать... начала я. Нет, не должна, Селия, ибо если ящик открыт однажды, оттуда слишком многое может вывалиться. Не так ли? Не всем ли нам есть в чем признаться? И что мы приобретем от этого? Я молча упала в его сильные объятия. После этих слов он не может сделать ничего дурного. Соблазн, и, к моему изумлению, весьма сильный, пригласить его сзади начал одолевать меня. Однако, поступить таким образом и так скоро тоже означало бы своего рода признание. Страсть заставит его в скором времени попытаться овладеть мной таким образом: это я знаю. Пусть минута придет своим чередом. Я ему не откажу. Я даже гостеприимно открою зверю врата так внезапно мое обращение в эту веру. Если же у меня есть, в чем признаться самой себе, так это то, что теперь, когда я это пишу, мои нижние щеки при одной мысли приятно сжимаются.