Сканда. Часть 1

1.

Я – раб, Сканда. Но так меня звали не всегда. Своё настоящее имя я почти забыл, хотя жизнь моя изменилась совсем недавно. Кто из родных и друзей сейчас увидел бы меня, тоже вряд ли бы узнал. Одежду мне заменяют две вещи: грубой, старой тканью я обёртываю бёдра, подвязывая её куском толстой верёвки, и ещё на мне что-то по форме напоминающее безрукавку. Она не скрывает клеймо, что выжгли мне на груди слева. Клеймо – это знак моего хозяина, символ его власти надо мной. Такой же знак он сам носит на своей груди, только в виде огромного золотого медальона.

Вся «одежда» настолько истрёпана и изношена, что не служит уже защитой от северного ветра и холода. Всё это досталось мне от какого-то раба, который уже закончил свой скорбный жизненный путь. А может, до него эти тряпки носил другой раб. Но я доволен уже и этим, потому что мой хозяин счёл даже грубые сандалии слишком большой роскошью для меня. Ноги мои всегда босы и изранены камнями. Никакой обуви мне не полагается.

На моей шее металлический ошейник с впаянным кольцом, на тот случай, если хозяин захочет посадить меня на цепь, например. Кожаные браслеты с такими же кольцами надеты на мои запястья и щиколотки. Страшный шрам уродует моё лицо, которое когда-то называли красивым. Так я выгляжу сейчас. Таким меня сделал мой хозяин. Причина, по которой я смирился с этим, по которой предпочёл постылую жизнь раба смерти, только одна. Её зовут Хильдегард.

2.

Сейчас я пишу уже не по своей воле. Мою первую запись, что я сделал на куске коры, увидел хозяин. Арабицу он не знает, и заставил меня прочитать ему вслух моё «произведение». Я думал, Фрей в лучшем случае в очередной раз изобьёт меня. Ведь помимо всего, я упомянул имя Хильдегард. Но хозяин внимательно и изумлённо выслушал меня, немного помолчал и велел мне написать ещё, но уже руническим письмом. Мне трудно, я не очень хорошо владею рунами, и я не писатель, так что простите мне мои ошибки.

Итак, исполняя приказ моего хозяина, я буду писать о том, что произошло и происходит со мной. Первое, о чём мне велено написать, это наша первая встреча.

Моё настоящее имя Искандер Аль-Шафеи, из благородного рода ливийских воинов. Я воевал наемником в Италии, когда меня взяли в плен северяне. Даже в пылу битвы я заметил этого невероятного воина. Он сражался яростно, убил много моих товарищей и ранил меня. Через мгновение я ощутил, как теряю сознание. Руки и ноги перестали слушаться. Мне только девятнадцать, но смерть была бы хорошим исходом. Я погиб бы, как должно воину.

На деле всё оказалось хуже. Яд, которым был смочен клинок, ранивший меня, дал только иллюзию смерти, и позволил очнуться уже в северных землях среди светлокожих людей, которые отныне были моими хозяевами. Открыв глаза в полной темноте, я обнаружил себя лежащим на шкуре животного, привязанным цепью за талию. Оружия моего, конечно, не было, верхней одежды тоже.

Меня тут же подняли, надели на руки и на ноги кожаные браслеты и привели в огромный пиршественный зал, полный веселящихся и орущих песни викингов и их женщин. Многие посмотрели на меня, когда один из воинов втащил меня на цепи. Пока меня вели к моему будущему хозяину, мне досталось несколько тычков и пинков.

И вот я вижу перед собой того самого красавца, что ранил меня. Это и был Фрей.

3.

Господину не нравится, как я пишу. Я делаю много ошибок, и ему хочется, чтобы я описывал в основном свои муки, больше всего он любит изводить меня. Вот как состоялся наш первый разговор. Фрей спросил, как меня зовут, и усмехнулся, услышав ответ: «Ты же не думаешь, что тебя будут здесь звать таким роскошным именем! Ты: Сканда – и хватит с тебя». Он протянул руку к моему родовому медальону, что я всегда носил на шее.

Этот камень передается через поколения, в нём честь моего рода. Я перехватил руку Фрея, меня тут же схватили сзади, рывком опустили на колени. Кольца браслетов на моих руках вставили в большое кольцо в полу. Дёрнувшись несколько раз, я убедился в бесполезности своих усилий. Фрей сорвал с меня медальон и бросил одной из служанок: «У тебя не будет ничего своего, попрощайся с побрякушкой». Другой служанке он велел остричь мои волосы. У скандинавов, как, впрочем, и у нас, коротко остригают или бреют головы только рабам. У меня всегда были длинные волосы, и мне с детства внушали, что только так приличествует воинам. Надо знать, какое унижение я испытывал, когда мои чёрные пряди падали на деревянный пол из-под ножниц служанки.

Голова моя была острижена, и служанка заметила серьги у меня в ушах. Выпросив их у Фрея, она захотела ещё поцеловать меня. Получив разрешение, женщина впилась мне в губы под всеобщий смех. Я с отвращением сплюнул, зубы она не чистила. За это служанка с силой ударила меня в живот под новый взрыв смеха.

Фрей потребовал, чтобы я признал его своим хозяином, но я сделал свой выбор ещё в тот момент, когда понял, очнувшись, где нахожусь. Я сказал: «Ты мне не господин, а я не твой раб». Меня били плетью по спине и голове и снова повторяли требование. Получив третий отказ, Фрей изрёк, что я буду оставлен в таком положении без пищи и воды пока не поумнею. Викинги ещё долго пировали, только под утро слуги начали прибирать зал. На меня уже не обращали внимания. Правда, пару раз служаки, хихикая, целовали меня, а раб со злобой пнул по ноге, потому что я мешал ему подметать. Оставшись один, я изо всех сил пытался освободиться, дергая кольца так и сяк, всевозможно изгибаясь, но только выдохся окончательно, натёр до крови запястья и чуть не вывернул себе суставы. Последующие часы становились всё мучительнее: спина затекла, болели кости, и я всё что угодно отдал бы за глоток воды. Я пробовал просить об этом изредка появлявшихся в зале слуг, но меня или игнорировали, или плевали в мою сторону.

Прикованный за запястья к полу, я был вынужден сидеть на коленях, согнув спину. Счёт времени был потерян. Если я пытался лечь, и это замечали, то ударами поднимали меня. Время от времени приходил викинг, что привёл меня в зал, избивал меня плетью по уже посиневшей от кровоподтёков спине, добиваясь покорности. Настал момент, когда я опять почувствовал приближение смерти. Никакими побоями меня уже нельзя было поднять на колени, хотя мои мучители колотили меня головой об пол, били по гениталиям. Жажда, казалось, сожгла мой рот. Разум, хоть и с трудом, всё же оставлял меня, избавляя от страданий. И это был второй раз, когда судьба предоставляла мне достойный исход.

4.

«Уже лучше, – молвил господин, прочитав последнюю запись, – а что же ты не рассказал, как не удерживал мочу, как исторг желчь и валялся в своих нечистотах, как свинья? (Ещё бы! А что я мог поделать?!) Я требую достоверности. Ты обязан излагать все грязные и мучительные для тебя подробности. Теперь напишешь, как была сломлена твоя воля, и ты сам назвал себя рабом».

Слушаюсь, хозяин.

Каждый раз, когда я потом видел это лицо, оно был для меня той живительной влагой, смочившей мои губы. Этот склонившийся надо мной лик был так неизъяснимо прекрасен и окружён небесным светом! Несколько капель воды мне влили в рот и протолкнули туда кусочек хлеба. Я был поражён этим светом, этой красотой. Жизнь так властно позвала меня назад, что я не смог противиться. Наверное, как раз в тот момент я и потерял окончательно свой рассудок. Рядом с этим небесным существом, пожалевшим меня, стоял Фрей. Я почти не понимал их речь, но, со слов моего хозяина, это было так:

– Ты хочешь убить его?

– Придурок слишком гордый.

– Да ты только посмотри, какое красивое существо!

– Мне он тоже понравился, поэтому я и захватил его, но мальчишка оказался таким упрямым! Если не подчиняется мне, пусть лучше сдохнет!

– Ты всегда так, Фрей. Дай мне напоить его, и увидишь.

– Да делай, что хочешь! Но, если эта дрянь будет и дальше выкобениваться, клянусь, выпущу ему кишки!

Дивный лик снова склонился надо мной, прохладная ручка коснулась моего грязного лица:

– Ты будешь служить своему господину?

Я захотел видеть её, быть в том же мире, что и она, дышать одним с ней воздухом, я так захотел жить! Она увидела это в моём взгляде и с улыбкой обернулась к Фрею.

Мне довольно быстро вернули силы отварами трав. Вообще, надо сказать, люди в этих землях большие знатоки растений. Чего стоит хоть тот травяной яд, которым я был парализован. Или шрам у меня на щеке. Я видел немало шрамов, держу оружие в руках с шести лет. Но этот больше похож на отвратительную ящерицу. Господин нанёс мне его, чтобы я больше не привлекал женских взглядов. Я помню, как он с ненавистью смотрел на меня, потом выхватил нож и полоснул меня по лицу от виска до подбородка.

Кровь мгновенно залила мне шею, а хозяин стал втирать в рану какой-то порошок. Я не мог дотронуться до лица, но чувствовал, как оно сгорает. «Это тебе подарок от меня, – хозяин с удовольствием рассматривал результат, – рантула разъест тебе кожу, и никто больше не посмотрит в твою сторону дважды». Потом, увидев своё отражение в воде, я и сам не захотел смотреть на него второй раз.

Но это было позже, а тогда меня вместе ещё с тремя юношами привели на площадь. Молодые люди, скорее всего, были захвачены в сражении с соседними племенами. Мы все произнесли слова, закрепляющие наш новый статус в этом обществе. Каждому из нас выжгли на груди знак принадлежности его хозяину и запаяли на шее ошейник, который теперь я вынужден буду носить до конца своей жизни.

Я потерял своё имя и свободу, в надежде приобрести: не знаю что.

5.

Если ливийский воин даёт слово, он сдержит его даже ценой своей жизни. Господин знал об этом, поэтому ему было важно добиться от меня слов: «Я – раб, Сканда. Имя моего хозяина – Фрей». С этого момента я превратился в живую вещь, презираемое ничтожество.

Меня отвели в дом моего хозяина и объяснили, что я обязан быть готовым в любой момент явиться на его зов и исполнить любой его приказ. Он позвал меня очень скоро и для начала ударил несколько раз по моей склонённой голове палкой. Бил он в пол силы, просто, чтобы причинить мне боль. Потом стал «дрессировать» меня: заставлял ложиться на пол, вставать, опускаться на колени, снова вставать, целовать его руки, ноги. Велел мне обнажиться, стал внимательно рассматривать моё тело, ощупывать его.Сжимая все чувствительные места, что попадались ему под руку, хозяин смотрел мне в глаза, ожидая, вскрикну я или нет.

Эту странную игру он вёл, проверяя мою покорность ему. Господину хотелось насладиться всей полнотой своей власти надо мной. Я молчал, терпел, понимая, что не имею права теперь даже оттолкнуть его руку. Хотя, несколько дней назад мы на равных сражались друг с другом.

– Слушай внимательно, Сканда, ты будешь наказан за любое неповиновение моей воле. Входя ко мне, ты должен кланяться.

Склонять свою голову ты также обязан при виде любого викинга. Ты понял меня, раб?

– Да.

Пощёчина:

– Разговаривая со мной, всегда прибавляй «хозяин» или «господин».

– Да, хозяин.

– Громче, не слышу!

– Да, хозяин. Я понял вас, хозяин.

Хотелось схватиться с ним. Я сейчас, скорее всего, уступил бы ему в силе, оставалась ещё слабость, но я же не бесчувственная деревяшка, чтобы так изводить меня и ожидать тупого безразличия. Хозяин приказал мне раздвинуть бёдра и завести руки за голову. Он резко сжал мою мошонку и дёрнул вниз. Я вскрикнул, больше от неожиданности, и схватился за больное место.

– Не сметь закрываться! – закричал хозяин, – Твоё тело больше не принадлежит тебе, это моя собственность, и я буду делать с ним всё, что захочу. Руки за голову! – он снова взял палку, – Я буду сейчас бить тебя, а ты будешь считать удары. Посмеешь протянуть руку, я удвою наказание. Собьёшься со счёта – начнём с начала.

Как же мне было стыдно! Даже мучительная боль отошла на второй план. Мужчина бил палкой по моим гениталиям, а я стоял перед ним, раздвинув ноги, сцепив руки за головой, и шипел сквозь стиснутые зубы: «Раз, два:».

Когда наказание моё было окончено, господин отбросил палку, вдруг приблизил своё лицо к моему и поцеловал в губы. Это очередное потрясение привело к тому, что я неожиданно расхохотался. Меня били, унижали, а теперь целуют. И это мой хозяин.