Наказание и искупление. Часть 1

В кабинете сидели двое. Майор милиции Бабаков и капитан милиции Тихомиров. Они сидели и пили водку. В рабочее время и в рабочем кабинете Бабакова, заместителя начальника ОВД.

Конечно, это было нарушение. Конечно, это предосудительно. Но что поделать? Когда, спрашивается, пить водку офицерам милиции, если у них любое время – рабочее, если весь день – рабочий, да к тому ж – «ненормированный»? Или вовсе не пить? При такой-то службе? Которая опасна, как особо опасный рецидивист, и трудна, как самый трудный подросток?

И как ни пытались они расслабиться, отрешиться от своей службы – всякий раз она бесцеремонно напоминала о себе. Напомнила и сейчас: едва они осушили стаканы – на майорском столе задребезжал телефон.

«Чего там еще: » – проворчал Бабаков, но трубку поднял.

– Да?

:

– Чего?

:

– А поподробнее можно?

Видимо, его пожелание было исполнено: вслушивался он долго. И наконец – распорядился:

– А вот давай-ка его ко мне!

– Чего там? – спросил Тихомиров, когда начальник положил трубку.

Бабаков засмеялся басовито и благодушно. Поведал:

– Анекдот! Комедия!»Берегись автомобиля-2, или – деточка Юрия Деточкина». Короче: этот: Малахов, кажется? Ну, стажер при убойном? Стоит на крыльце. На нашем крыльце. Курит. И видит: подкатывает патрульная «десятина». Нашей конюшни рабочая лошадка. Заруливает на стоянку. Чинно-благородно. Встает. Глушится. Все нормально. И тут – из-за руля вылазит какой-то сопляк. В гражданском. Захлопывает дверь и как ни в чем не бывало шагает прочь. А больше – в салоне никого и не было.

– Интересно! – сказал Тихомиров.

– А то! Вот и стажер так решил. Окликнул парня. Думал, деру тот задаст, уж стойку принял стартовую – ан нифига! Парнишка – законопослушный оказался. Сам подошел. Стажер, такой, в непонятках: «Это чего за нахуй? Как ты, щенок, оказался в боевой милицейской машине?»

– А он?

– А он такой, вроде даже с вызовом: «С трех раз догадайся! Подсказка первая: в мусарне вашей я не работаю!»

– Фигасе! Больной, что ли?

Бабаков осклабился:

– Хы-хы!»Больной»? Еще какой здоровенький. И ушлый, чертенок, – пробу ставить негде! Короче, стажер прихватил его за шиворот, поволок в дежурку. А тот – и не рыпается. А в дежурке – там сейчас Митрич. Ну и он-то пацана мигом срисовал. Потому как юная знаменитость. Звезда микрорайона, етить. Короче, Олега, доведется тебе сейчас поручкаться с самим Колей Лакки!

Вероятно, если б было сказано «Лакки Лучиано» – и тогда б майорское объявление не прозвучало более помпезно и многообещающе. Капитан Тихомиров аж присвистнул:

– Фигасе! Наслышан, наслышан. Ленка Панарина рассказывала:

– Ага: – немного рассеянно кивнул Бабаков, натягивая пиджак и, видимо, готовясь к серьезному официальному разговору. – Уж Ленке-то он порядком крови попортил: Святая душа: Ленка, в смысле: После универа и при таком-то папике «разлампасистом»: могла бы сразу в главк: а на «земле» пашет: с вот такими: шпанюками валандается:

Он говорил словно про себя, машинально, и будто думая о другом. Наконец, совладав с пиджаком, встал, тряхнул головой и сказал уже громко, четко:

– Так, я не понял! Где он? В этажах заплутали? Сразу в обоих?

И тотчас, в ответ на его командирское недоумение, в дверь постучали, будто с той стороны лишь ждали этого властного окрика.

– ДА!

Молодой сержант с короткоствольным автоматом на боку ввел в кабинет паренька лет шестнадцати. Среднего роста. Худощавый, но не заморыш. Одет просто, но не в рванину: мешковатая легкая куртка неброского мшисто-болотного оттенка; столь же мешковатые, потертые джинсы цвета бирюзы, утомившейся быть драгоценным камнем; и отличные, фирменные «гриндеры». Вихрастый, волосы рыжеватые, но едва ли дающие шанс на должность в конан-дойловском «Союзе рыжих». Лицо веснушчатое, и потому казалось оно более инфантильным, нежели было в действительности. Сейчас это лицо хранило сосредоточенно-хмурое выражение, но все равно сквозила в нем постоянная, неизбывная ухмылка, беспечная и насмешливая. Во всяком случае, она точно пробивалась наружу через живые, нахальные глаза, зеленые и игристые, как безалкогольный напиток «Тархун».

– Так вот ты какой, Коля Лакки! – молвил капитан Тихомиров, когда сержант-конвоир удалился.

Паренек надменно вскинул подбородок:

– Для кого Лакки, а для кого – Лисицын Николай Иванович!

Он стоял непринужденно и развязно, откинувшись малость назад, к отделанной под дубовый шпон стене. Руки покоились в карманах мешковатых джинсов. Будь на его шее алый галстук – с него можно было бы писать картину «Допрос пионера в гестапо». Но алого галстука на нем не было.

– Коля у нас обидчивый, – пояснил Бабаков, будто бы даже гордясь норовом задержанного. Обратился к нему, указал на свободное кресло: – Присаживайся, Коля.

Тот вразвалочку проследовал через кабинет, плюхнулся. Достал из кармана пачку «Лакки Страйк», вытянул сигарету. Бабаков с издевательской услужливостью поднес зажигалку. Заметил:

– Мог бы и нашими угоститься. Би май гест, как говорят техасские рейнджеры!

Паренек мельком скосил взгляд на золотистую коробочку легкой «Явы», лежавшую на столе. Буркнул:

– Я такое говно не курю.

– Хамишь! – негромко осудил майор Бабаков.

Коля затянулся, подернул плечами. Поморщился и сказал:

– Ладно, командир! Давай тут обидки жарить не будем – давай к делу перейдем. Тебе, наверно, интересно, как так вышло, что я прокатился на вашей ментовозке?

– Догадливый! – все столь же негромко похвалил Бабаков.

Коля усмехнулся:

– Ну, конечно, я мог бы наплести примерно такое, – он напустил наивный до идиотического вид: – «Иду, значит, по улице, и вижу эту десятину. Брошенную и неприкаянную. Двери настежь, внутри никого. Думаю: непорядок. Думаю: наверно, какая-то несознательная шпана угнала ее – и бросила. Думаю: надо поправить это дело, вернуть тачку в родное стойло. Потому что я очень люблю нашу милицию, которая меня бережет!»

Офицеры засмеялись. Бабаков осведомился:

– Насколько понимаю, этой пурги ты плести не будешь?

Коля зевнул:

– Неа! Может и проканало бы, и хуй вы докажете, что не так: Свидетелей – нет, камер наблюдения – нет: Но лень просто пиздить. Все равно ж ты, командир, не дурак и все прекрасно понимаешь? Разумеется, я и угнал. Ну так вернул же?

– Коленька, – вкрадчиво спросил Бабаков, – а нахуя тебе оно было надо, угонять милицейскую машину?

– Да по приколу! – с обезоруживающей дерзкой веселостью ответил паренек. – На спор!

– Понятно, – Бабаков кивнул. – Но, конечно, кто с тобой спорил, кто был, так сказать, подстрекателем, – этого ты нам не расскажешь?

Паренек фыркнул:

– Сам-то – как думаешь?

– Коля – правильный пацан. Коля – не сдает подельников. Коля вообще не сдает корешей, – все с той же язвительной гордостью объяснил Бабаков для капитана Тихомирова.

Тот, хранивший дотоле молчание, мрачно спросил у задержанного:

– Парень, а ты понимаешь, что сейчас конкретно под уголовку влетел? Хуевый твой прикол был!

– Верно! – подтвердил Бабаков. – То, что вернул машину, – это, конечно, зачтется. Но факт угона – имел место. Железно. Все основания для открытия дела.

Паренек с шумом выдохнул дым:

– Ну так открывай – хуйли глазки строить? Только учти: под протокол я тебе расскажу, как на улице тачку нашел, брошенную. А в суде – пущу слезу праведного негодования. «В кои-то веки решил сделать чего-то хорошее для милиции, типа, имущество вернуть, – так не поняли, гоблины тупые! Не оценили красоты поступка!»

– Расскажи, расскажи: как это делают ежи! – Бабаков махнул рукой. Он поправил своенравный галстук, упрямо сползавший к уху, и включил официальную суровость: – Расскажи. Суд, может, тебе и поверит. Реального срока – точно не дадут. Но на киче ты у меня посидишь. Дозрел. Оборзел ты, баклан, до невозможности. Могли бы закрыть еще месяц назад, когда ты со стаканом анаши попался. Но тогда – Елена Георгиевна тебя отмазала. Инспектор по малолеткам. Поручилась она за тебя. А сейчас – подвел ты ее. И через то – в тюрьму пойдешь. Отлетался, голубь. Потому как влетел на сей раз – крепко!

Сказано было без злости, даже как-то равнодушно, устало – и, вероятно, именно от этой смены тона дотоле неустрашимо нахальный паренек вдруг встревожился:

– Да ладно! Вы чего, дядь Олег, правда меня в тюрьму упечь хотите? Да за что? Вы ж знаете: я ничего плохого-то не делаю!

– Ага. Вот только «хорошего» – лет на десять за тобой, по совокупности.

Была долгая неуютная пауза. Долгая, как дорога кандальная, и неуютная, как тот казенный дом, к которому эта дорога ведет.

– Да ладно вам! – сейчас Коля если и не готов был еще разреветься, то нервничал заметно. – Я же:

– Посидишь ты! – жестко оборвал его майор. – Подумаешь!

И, раскрыв на столе папку, действительно принялся в ней что-то писать. Воцарилась гнетущая тишина. Ее нарушал лишь шорох ветра за окном да шелест ветвей высокой вербы, скребущих по стеклу. Эта верба своим назойливым скрипом отвлекала сотрудников ОВД от мыслей о борьбе с преступностью, и Бабаков все порывался обратиться в управу, чтобы «херову вербу срубили нахер», но как-то руки не доходили.

Майор деловито и проворно водил ручкой по бумаге. Юный угонщик, раскрасневшийся от теперь уже нешуточного волнения, ерзал в кресле и сдавленно пыхтел. Капитан Тихомиров, глядя на него, потешался. Он был уверен, что шеф просто пугает нарушителя, к которому на деле испытывает своеобразную симпатию. А протокол если и будет составлен – то лишь для острастки. И через час этот ушлый Коля Лакки будет хвастать перед дружками, как ловко развел он этих лохов в серой форме и с очень серым веществом в голове:

Это сознание малость удручало строгого капитана Тихомирова. Хмель и обида взыграли в нем, и он вдруг бухнул:

– А вот взять бы тебя, баклан, – и хорошенько высечь! Розгами!

Парень, казалось, встрепенулся. Криво усмехнулся:

– А что, в прейскуранте услуг – предусмотрено?

– Шутит все: – пробормотал Бабаков, не отрывая взгляда от бумаги. – Нет, не предусмотрено. Тюрьма предусмотрена. Срок – вряд ли, по первоходу-то, но хотя бы трое суток ИВС я тебе гарантирую.

Рыжий Коля снова закурил, молвил хрипловато:

– Да по-чесноку, начальник – уж лучше б высекли, чем в тюрьму!

Бабаков наконец поднял глаза – и проступил в них некий странный блеск.

– Ты это серьезно? – спросил он.

Нарушитель нервно хмыкнул:

– Ну, как бы, да.

– Ага! – подхватил Тихомиров, оживившись. – А потом побежишь прямиком в прокуратуру. Или к правозащитникам каким-нибудь. Типа, ментовский беспредел, произвол, применение пыток.