День таежника

     Комары, комары, комары... Эти твари проснулись в начале мая, еще по глубокому снегу, и с тех пор безостановочно жрут нас с Серегой, как будто больше некого. Впрочем, так оно и есть - домик нашей базы, метеоплощадка, банька, склад - и бескрайняя северная тайга, перемежаемая грязными пятнами болот. До ближайшей зоны - километров сто по таежным тропам, до ближайшего поселка, населенного сосланными полицаями и их потомками - еще двести по разбитой лесовозной дороге...

     От комаров не спасало ничего. Поначалу, озверев от укусов, мы лили на себя флаконами "Дэту" - но через десяток минут жужжащие орды накидывались снова. Накомарников тоже хватало ненадолго - стоило чуть зацепить тонкую сетку, и в образовавшееся отверстие набивалось больше тварей, чем было снаружи.

     Потом наступило лето. Короткое, но бурное таймырское лето - тепло и светло ночью, жуткая жара и духота днем. В самую жару комары исчезали, и наступало блаженство - три-четыре часа без выматывающего гула в ушах.

     Впрочем, человек ок всему привыкает. За тяжелой работой и суровым бытом двух мужчин (ха - я тоже считался таким, хотя мне от силы исполнилось шестнадцать) комары как-то перестали замечаться. К тому же Серега начал строить столовую, и к вечеру каждого дня, вымотанный кроме ежедневных маршрутов еще и тасканиями пихтовых бревен, я бездыханным падал на раскладушку и засыпал.

     А потом приехали студенты...

     

     * * *

     

     Студентов привез начальник партии, седой латыш Берт. Берт - это имя. Сначало это было непривычно, но постепенно я научился называть всю латышскую братию по имени - а также по молодости лет быстро нахватался всяких "лабдиин" и "палдиес". И еще я просто балдел от их акцента...

     Студентов было пятеро - два молчаливых латыша, латышка Руна, развеселый гидролог Колян и худенькая девушка Люба.

     С приездом студентов нас с Серегой быстренько выперли из дома, где устроили камералку, и поселили вместе с латышскими парнями.

     Я смотрел на их молчаливое общение ровно сутки, а потом свернул спальник и перебрался к Коляну. С Коляном было веселее, хотя своим трепом он не давал спать до полуночи. Треп шел в основном про веселую студенческую жизнь. Из трепа было понятно, что Колян - главный универовский бабник и выпивоха.

     

     * * *

     

     После приезда студентов работы стало меньше. Серега быстро запряг бравых прибалтов строить столовую, а меня, как специалиста, отрядили показывать студентам маршруты. К этому времени я изучил все тропки как свои пять пальцев.

     Особенно мне нравилось ходить в маршруты с девушками. Правда, я поначалу всю дорошу шел впереди - а очень хотелось сзади, чтобы смотреть... ну хотя бы на попу, обтянутую геологическими штанами. Но так тоже было ничего - мы быстро познакомились и непринужденно болтали, несмотря на огромную - целых шесть лет - разницу в возрасте.

   С Руной ходить было здорово - она была серьезной и деловой девушкой, и то, что она держалась со мной на равных, жутко льстило самолюбию. А вот с Любой... она была молчуньей, краснела по любому поводу и казалась оттого моей ровесницей. Но... Как-то, идя по берегу ручья, я увидел медведя. Я шел сзади, больше глядя на спину Любы, где тонкая ткань энцефалитки четко прорисовывала лямки лифчика. На медведя мой взгляд упал случайно. Он стоял на другом берегу ручья - казалось, далеко, но на самом деле мгновение медвежьего бега.

     - Стой, - шепотом сказал я. Медведь нас видел. Казалось, он раздумывал, с кого из нас начать. Люба остановилсь, повела головой и вдруг, резко развернувшись, завизжала как резаная и кинулась мне на шею. Я просто обалдел. Обалдел и медведь. Недовольно рыкнув, он повернулся и медленно удалился в лес. А я так и замер, всем телом ощущая девичьи руки, обвившие мою шею, и упругие бугорки грудей, плотно прижавшихся к моей груди...

     

     * * *

     

     В экспедицию я попал довольно забавным образом. Нас засекли. Суровая школьная завучиха по кличке Мердо (она вела французский) проходила мимо окон Ритули, генеральской дочки, и через неплотно задернутые шторы увидела нас - голых, на смятой генеральшиной постели размером с небольшой аэродром. Шум был до небес. Ритулю перевели подальше от огласки в другую школу, а меня сначала хотели посадить за изнасилование, которого, конечно, и в помине не было, а потом просто заклеймили навеки позором. Надо ли говорить, что перед парнями я ходил героем - да и девчонки смотрели гораздо уважительнее и как бы с некоторой опаской.