Сканда. Часть 3

9.

Я умолял моего хозяина не заставлять меня писать о моём позоре, но он только смеётся. Как же, оказывается, тяжело проживать всё заново!

Управляющий разбудил меня, спящего на полу кухни, пинком в живот: «Бегом к господину!». Я вошёл, протирая глаза, поклонился. Служанке, стоящей с кувшином воды, господин сделал знак удалиться. Он пил вино, был более возбуждён, чем обычно, глаза его горели.

– Что стоишь, раб? Вымой мне ноги!

Это всегда была обязанность служанки. Я опустился на колени и послушно исполнил приказ. Это непривычное для меня занятие сопровождалось дёрганием за ошейник. Я зашнуровал высокие кожаные сапоги на ногах хозяина, ставя их себе на грудь.

Хозяин резко встал и обошёл меня, стоящего на коленях. Он осмотрел мои почерневшие и загрубевшие ступни, поставил ногу на одну из них. Я хотел обернуться, но получил подзатыльник. Тяжёлая рука хозяина легла на мой затылок, сильно надавила.

– Как быстро у тебя отрасли волосы! (Отрасли! Чуть начали виться!). Завтра прикажу обрить тебе голову.

– Как вам угодно, хозяин.

– Нет, я сделаю это сам, сейчас.

Господин взял нож, снова поставил ногу на мою ступню. Он получал явное удовольствие, сбривая мне волосы. Я уже меньше страдал, когда оголялась кожа у меня на голове, но подавленность, всё же, испытывал. Хозяин горячо прошептал мне на ухо:

– Что ты чувствуешь?

– Унижение, хозяин.

– Так и должно быть, раб.

Господин несколько раз с силой провёл ладонью по моей обритой голове, взял мою руку и тоже положил мне на затылок, чтобы и я ощутил свою оголённую кожу. Как же ему нравится унижать меня! Мне была протянута чаша с вином.

– Нельзя, пить вино – грех. Прошу вас, хозяин, не заставляйте меня!

Тут же вино было выплеснуто мне в лицо. Потом меня дёрнули за ошейник сильнее, подняв с пола на лежак. Я впервые оказался сидящим рядом с хозяином. Он обдал мне лицо горячим пьяным дыханием:

– Понравилось тебе мыть ноги своему господину?

Что мне могло в этом понравиться? Но я промолчал, опустив глаза. Я боялся необузданного гнева хозяина, сейчас, так близко от него, чувствовал себя совершенно беззащитным. Фрей – крупный, мощный самец, и все его проявления подобны взрывам.

Между прочим, мы одного возраста.

Конечно, я изменился: побои, пытки, скотский образ жизни делают своё дело. Я вжал голову в плечи, когда хозяин притянул меня к себе и снова поцеловал. Его руки, сжимающие мне плечи, шею, талию, причиняли боль, но это была первая ласка, которую я получал за долгий срок. В растерянности я тупо смотрел в лицо Фрея, оторопев от этих новых ощущений. Потом, всё же, набрался смелости и отстранился:

– Господин, пожалуйста, это не правильно:

Его глаза налились кровью, а рука до хруста стиснула мне запястье.

– Ты смеешь раскрывать свой поганый рот!

Он снова взялся за ошейник, ткнул пальцем в шрам на моей щеке.

– Ты безобразен, ты понимаешь это? А я целую тебя! Неужели ты ещё мечтаешь о женской любви?

– Господин:

– Грязная скотина! Урод! Да ты должен быть счастлив, что твой господин ласкает тебя.

– Но это же не правильно, господин!!

Меня уже просто трясло от всего этого. Фрей с воплем сбросил меня на пол.

– Встать на четвереньки, раб! – хозяин натянул петлю рукоятки плети на своё запястье.

– Для тебя, раб, правильно то, чего желает твой господин. Я буду учить тебя, пока ты это себе не уяснишь!

Плеть заходила по моей спине. В этот раз удары были настолько болезненными, что я стонал и вскрикивал от каждого, ведь Фрей вкладывал в них всю свою ярость.

– Осмеливаешься смотреть на Хильдегард?

– Простите, м-м-м-м!

– Брось эти глупости. Ты будешь служить только для моих утех. Это единственное, что тебе осталось.

– С-сжальтесь, господин! А-а-а!

– Мне что, насиловать тебя!? – заорал Фрей, окончательно потеряв терпение. Страх и боль вконец измучили меня.

– Я всё с-сделаю, господин! Не бейте б-больше, сжальтесь над вашим рабом!

– Так-то лучше, собака.

До сих пор не могу поверить, что всё это было на самом деле. Мне приказали сбросить мои тряпки, лечь грудью на лежак.

Хозяин залпом выпил ещё вина и встал надо мной:

– Расставь колени шире, тварь, раздвинь ягодицы руками!

Я сделал последнюю отчаянную попытку увернуться. Господин схватил мой член, сильно сжал:

– Только попробуй помешать мне, оторву тебе всё, клянусь, ещё и съесть заставлю!

Хозяин грубо вошёл в меня, замер, потом продолжил движение. Я корчился от боли, закусив шкуру, на которой лежал, чтобы не орать. Он проникал в меня всё глубже. После особо жёсткого толчка мне показалось, что всё внутри с треском рвётся. Я кинулся вперёд, вытолкнув хозяина из себя. Меня тут же притянули за ошейник обратно. Господин навалился на меня всем телом, стал наотмашь бить меня по голове, не давая прикрывать её руками. Кровавые круги поплыли перед моими глазами, я задыхался.

Господин развернул моё лицо к себе, я увидел его безумный, опьяневший взгляд:

– У тебя нет выбора, дрянь, подчинись мне! Вот что я сделаю, если будешь сопротивляться – я вырву твои глаза вот этими руками. Слышишь? Ты больше не сможешь увидеть Хильдегард!

Угроза эта подействовала на меня даже больше, чем возможность лишиться мужского достоинства. Его напору невозможно было противостоять. Моему отчаянию не было предела. Смириться ради Хильдегард или лишиться её навсегда?

– А ну, раб, проси меня взять тебя!

– П: па:

Удар по лицу, по голове:

– Немедленно, или ты сейчас ослепнешь!

Я собрал все свои силы, набрал воздуха:

– П-пожалуйста, г: г-господин, возьмите ме-меня.

– Не убедительно, кто так просит?

Я сглотнул, ещё раз набрал воздух:

– В-ваш раб, г-господин, умоляет вас ис-использовать его. Н-не отказывайте, п-прошу вас.

Я был раздавлен, истерзан; растянулся на животе, уткнулся лицом в шкуру. Хозяин завёл мои руки за спину, стянул их поясом. Он налил мне вина на поясницу, стал слизывать его. Снова вошёл в меня. После уже нескольких толчков я ощутил в себе горячую, мощную струю его семени. Я слышал о таком, но мне и во сне не могло присниться, что и меня это постигнет. Ниже падать мне было некуда. Хозяин полежал на мне, отдыхая, потом сильно укусил за шею:

– Встать, только не вздумай пролить мой подарок!

Я закусил губу, с трудом поднялся, сжимая ягодицы. Господина колотило от вожделения. Ему на глаза попалась чаша. Он поставил её на пол, приказал мне присесть над ней и выпустить его семя туда. От этого очередного унижения слёзы брызнули у меня из глаз, но отступать было некуда. Со связанными руками я опустился на корточки и расслабил мышцы. Мой господин залился смехом при виде этой сцены.

– Умница, у тебя хорошо получается. А теперь выпей, – он поднёс чашу к моим губам, – это не вино, не грех.

– Д-да, господин, благодарю, вас, – я сделал глоток, остатки Фрей размазал мне по лицу.

Он продолжал играться со мной: вставал мне на грудь, живот, насиловал, бил палкой и засовывал мне её в зад, насиловал, заставлял изливать перед ним моё собственное семя и слизывать его с пола, опять насиловал. Хозяин был неутомим. Вино, низкая страсть и неограниченная власть над невольником предавали ему всё новые силы.

Мне было уже всё равно, я перестал чувствовать стыд, почти не чувствовал боль, я перешёл свой предел того и другого и ощущал даже что-то вроде удовольствия. Речь у меня окончательно пропала, я только стонал. Хозяин, наконец, утомился. Кроме того, моё безразличие к издевательствам его не возбуждало. Мы оба уснули на полу, ноги хозяина покоились у меня на спине.

Ну вот, я закончил свой рассказ, надо быстрее отнести его хозяину, а то меня накажут.

10.

Я сижу на берегу и смотрю на воды холодного залива. Там, за ним, очень далеко, моя родина. Туда вчера ушли на военных ладьях викинги. Мой хозяин тоже отправился в поход с воинами. Теперь я часто сюда прихожу. Хозяин в походе, и никому нет до меня дела. Не могу оторвать взгляд от горизонта, и такая тоска! Чувствую себя опустошённым. Как будто, вырвав всё, что было внутри, меня просто выбросили.

Пару недель назад хозяин вдруг запретил всем слугам со мной разговаривать. Мне также было запрещено обращаться к кому-либо в доме или вне него. Меня как будто похоронили заживо – чудовищное ощущение. По мне, лучше пусть бьют, но остаться в полной пустоте хуже смерти! Как сказал господин, единственное, что мне осталось, это служить его утехам. И я делаю всё, что он требует. Приказывает надеть женское платье – надеваю. Приказывает стоять перед ним и его друзьями голым на коленях и петь песни на берберском – пою. Приказывает бежать за его лошадью на охоте и подставлять спину как опору, когда хозяин сходит на землю – исполняю и это. Как бы плохо и больно мне не было, но ведь больше никто ко мне не прикасается, не говорит со мной. Я не могу этого выносить! Хозяин пытается приучить меня к тому, чтобы боль всегда сочеталась с удовлетворением.

Хочет, чтобы я сам просил мучить меня. Такая гадость!

Да, я – ничтожество. Мне нет оправдания и нет прощения. И больше у меня нет надежды на счастье. После того, что со мной сделали, я не имею права даже мыслями осквернять имя Хильдегард.

Чем дольше смотрю на залив, тем яснее понимаю, что мне нужно сделать. Я украду лодку, и, если меня поймают, то в этот раз я сам поспособствую своей гибели. Ничто больше меня не держит. Какой холодный ветер! Хотя, я уже привык. И его дуновение облегчает ноющую боль, которую мне иногда доставляет шрам. Будь, что будет – я сделаю это!

Я резко поворачиваюсь, потому, что всей кожей чувствую чьё-то присутствие. И снова, в который раз цепенею, это Хильдегард. Она стоит так близко, придерживая на плечах меховую накидку, и неотрывно смотрит на меня. Наконец-то опомнившись, я склоняю голову, и пока она не видит моего лица, зажмуриваю глаза и сжимаю зубы. Как мне вырвать из сердца эту любовь, которая теперь преступна как никогда? Похоже, легче вырвать само сердце. Я постараюсь, нельзя, нельзя, я это сделаю:

Почему она молчит? Хильдегард внимательно разглядывает меня, и божественное лицо её как всегда непроницаемо, никогда не знаю, что она чувствует. Госпожа, приподняв брови, смотрит на мои грязные ступни и с немым вопросом заглядывает мне в глаза.

– Хозяин велел мне ходить босиком, – я глупо улыбаюсь и переминаюсь с ноги на ногу.Не знаю, что делать, куда спрятать глаза, руки, пылающие щёки.

– Да твой хозяин просто осыпал тебя милостями!

Нет, зачем она это делает? Она подходит ко мне совсем близко, я вижу крошечную родинку у неё на виске, чувствую аромат её молочной кожи. Я по сравнению с ней почти чёрный. Хильдегард протягивает руку и почти неощутимо проводит пальцами по шраму на моём лице. Это как ветер, боль проходит. Я почти не могу дышать, но изумление сильнее:

– Вам не противно прикасаться ко мне, Госпожа?

Что это? Её глаза чуть краснеют, она закусывает губу. Это зрелище производит на меня такое впечатление, что я делаю: в общем, то, что делаю. Я беру её, уже готовую развернуться и уйти, за плечи и крепко обнимаю. Да, вот так. Это была самая счастливая минута моей жизни. Я не могу выразить то, что чувствовал, мой язык несоизмеримо беден, но смысл и оправдание всего моего существования именно в той минуте.

Словом, смотрел я на удаляющуюся девушку уже другими глазами, и был уже просто другим человеком. Она, как будто отдала мне всё, что может дать женщина, полностью переродив меня. И я был свободен.

11.

Это моя последняя запись. Я снова пишу арабицей, потому что моими действиями снова руководит моя собственная воля. Я вернулся в Ливию к моей семье, которая уже давно оплакала мою гибель. В чём-то они были правы: год плена изменил меня так, что я чувствую, будто живу другую жизнь. Во мне изменилось всё, от пристрастий и понимания мира до цвета глаз, из синих они превратились в тёмно-фиолетовые.

Ещё не хочу больше участвовать в войнах. Может, это пройдёт, но что-то сейчас мне не даёт так же легко отнимать чужую жизнь. Стать что ли писателем? Шучу, конечно. У меня теперь нет рабов, слугам я плачу деньги. Хоть я никогда не обращался с ними жестоко, теперь стараюсь даже не повышать голос.

Я женат, и скоро у нас будет первенец. Ещё совсем недавно я не мог и представить, что мою жену будут звать не Хильдегард, но воля Бога всегда сильнее человеческой. Хильдегард сказала, что выйдет замуж за Фрея, а я даже не умер при этом. Она помогла мне бежать, отдала мои рукописи, которые нашла у хозяина. «Я хочу, чтобы ты был счастлив. Мне нечего подарить тебе, кроме свободы, но всё остальное у тебя есть. Ты не заслуживаешь того, на что обрекает тебя Фрей». Собственно, она прогнала меня.

От произошедшего со мной у меня остались эти записи и знаки на теле, как доказательство того, что это на самом деле было.

Я только хочу сказать, всё, что с нами происходит, даёт нам шанс стать лучше и сильнее, если мы принимаем волю Бога с открытым сердцем.

Искандер Аль-Шафеи